Домодедовские истории (сборник). Александр Торопцев

в Серпухове такое же, как и в Москве. А мамка вернется из больницы – она мне купит. Обязательно!»

      Осенний ландыш

      В последний день лета к Ольге приехали сестры, Настя и Вера. Суровые, однако. Пообедали. Похвалили картошку, рассыпчатую, и пирожки. Но хвалили они скупо. Славка заметил это, догадался, что не просто так они приехали, сказал сконфуженно:

      – Я на улицу.

      – Ты же с нами хотел! На природу. Пойдем!

      – Пусть гуляет! – приказала тетя Настя, хотя до этого ни в чем не потакала племяннику.

      Дверь за ним мягко щелкнула. Сестры, каждая на свой лад, вздохнули. Вера (она приехала в Москву на консультацию к врачам) не стремилась на улицу. У нее своей природы, в саду и в огороде, хватало. Настя жила в Москве, у Никитских ворот. Окно ее длинной комнаты смотрела в стену старого дома, искривленного многочисленными пристройками. Работала она в ГУМе рабочей, на складе, в подвале. Ей хотелось на природу.

      Русоволосые, голубоглазые, но в остальном очень разные они спустились по деревянной мытой лестнице со второго этажа, пошли по поселку. Ольга выдвинулась чуть вперед.

      – Тебя на расстрел, что ли, ведут! – крикнула вслед знакомая у колонки.

      – Это же сестры, гулять идем.

      Она замедлила шаг, пыталась встать в линию с сестрами, но те сблизились, выдавливая ее. Они вышли за поселок.

      – Погода как в прошлый раз, когда мы ландыши собирали, правда?! – Ольга покорно уступила место не ведущей Вере, а ведомой – Насте и вспомнила тот день три месяца назад.

* * *

      Они, так же втроем, Славку привезли из Москвы. С вещами, шахматами и со свидетельством об окончании четвертого класса. Славка лично свой портфель нес, пока на все сто не поверил, что теперь никто его в Москву не вывезет. А как поверил, бросил портфель на диван, достал из ведра на столе ватрушку и, на ходу жуя, убежал к друзьям.

      – Пацаны, я из ссылки вернулся! Навсегда!

      Настя искривила губы, Вера сказала:

      – Хорошая комната. На втором этаже. Никто в окна не будет глаза пялить.

      – Окна на север, – бросила Настя. – Сырость будет всегда.

      – Не сахарные, не растают.

      После обеда они гуляли.

      Вера чувствовала себя прекрасно. Что-то детское, дерзкое было в ней. У оврага она остановилась, зажмурилась, взяла Ольгу за руку, и вдруг вырвалось из груди запретное:

      – Помнишь, как мы бежали через наш овраг?

      – Не смей молоть чепуху! – крикнула Настя. – Сколько раз говорить.

      Старше Веры на двадцать лет, она имела право на строгий материнский тон. Со стороны могло показаться, что она и есть им мать.

      – Будет тебе, тридцать лет прошло. И потом, отца-то оправдали. Еще тогда. Оль, помнишь, точно такой овраг был, да?

      – Наш – в три раза больше, если не в пять. Ты забыла.

      – Сколько раз говорить вам: молчите.

      – У нас же есть документы.

      – Дуры вы. Если … – Настя неожиданно разволновалась. – Мы бы с Зинкой и Дмитрий с Тимофеем институты бы закончили,