Вымышленные беседы. Олег Васильевич Еремин

выкарабкиваемся из придумываемых ими «реформ» и «оптимизаций»…

      – В сущности, всем нам давно пора повеситься – так мы забиты, замордованы, лишены всех прав и законов, живем в таком подлом рабстве, среди непрестанных заумений, издевательств!

      – Именно на это они и рассчитывают. И обвинить их в нашей смерти будет непросто. Поэтому они везде, где могут заподозрить их в «нечистой игре», расставляют своих людей: в прокуратурах, полициях, судах, минздравах. Вы скажете – причем здесь минздрав? Ведь многое можно списать на психическое нездоровье и объяснить им. Взять, хотя бы, те же суициды.

      – Понедельник, газет нет, отдых в моем помешательстве (длящемся с самого начала войны) на чтении их. Зачем я над собой зверствую, рву себе сердце этим чтением?

      – Вот Вы и подтвердили суждением о помешательстве значение минздрава. Режиму для своего сохранения важно все предусмотреть, чтобы найти виноватых на стороне, чтобы устранить «виноватых», если это потребуется, вполне законным и объяснимым способом, широко практиковавшимся в советское время – с помощью психиатрии.

      – Фонарей не зажигают. Но на всяких «правительственных» учреждениях, на чрезвычайках, на театрах и клубах «имени Троцкого», «имени Свердлова», «имени Ленина» прозрачно горят, как какие-то медузы, стеклянные розовые звезды. И по странно пустым, еще светлым улицам, на автомобилях, на лихачах, – очень часто с разряженными девками, – мчится в эти клубы и театры (глядеть на своих крепостных актеров) всякая красная аристократия: матросы с огромными браунингами на поясе, карманные воры, уголовные злодеи и какие-то бритые щеголи во френчах, в развратнейших галифе, в франтовских сапогах непременно при шпорах, все с золотыми зубами и большими, темными, кокаинистическими глазами… Но жутко и днем. Весь огромный город не живет, сидит по домам, выходит на улицу мало. Город чувствует себя завоеванным, и завоеванным, как будто каким-то особым народом, который кажется гораздо более страшным, чем, я думаю, казались нашим предкам печенеги. А завоеватель шатается, торгует с лотков, плюет семечками, «кроет матом».

      – А вот здесь, полагаю, Вы, Иван Алексеевич, ошиблись. Завоеватели сидели, как Вы написали выше, в машинах, клубах и театрах, в Кремле и Смольном, а глаза народу мозолили только со страниц газет и с трибун на митингах и демонстрациях. Остальное отдали на откуп уличным бандитам, ворам, насильникам… Так было в начале века, так было и в конце. Я бы сравнил это с дедовщиной в армии, только в масштабах всей страны. А бедолаги с лотками и семечками – это просто ширма, Не скажу с полной уверенностью в отношении лотков, а семечек и мата и сегодня более чем достаточно.

      – «Революция – стихия…»

      – Землетрясение, чума, холера тоже стихии. Однако никто не прославляет их, никто не канонизирует, с ними борются. А революции всегда «усугубляют».

      – По-моему, стихийно революция возникнуть не может. Революция – это спланированная агрессия, направленная против существующего