Кого мы ищем в «Фейсбуке»?. Елена Чиркова

даже юный, видимо, заскучав в отсутствие покупателей, решил полакомиться плодом.

      Он почистил апельсин так, что тот оставался голым, с бархатно-белым «подшерстком», сквозь который святилась желтая сочная плоть, а на донышке кожура оставалась целой.

      Апельсин как будто стоял в оранжевом блюдечке. Наподобие яйца в пашотнице.

      ***

      Я подошла к парню, протянула ему пакеты.

      Он посмотрел на меня как-то очень пристально. И хотя густые черные брови придавали его юному лицу некоторую суровость, глаза киприота, спокойные и внимательные, выдавали в нем человека доброго и бесхитростного.

      «Возьми. – По-турецки сказал мне парень и протянул апельсин. – Кушай на здоровье.

      ***

      Я аккуратно, словно драгоценность, приняла апельсиновый дар.

      Выйдя из магазина, я с вожделением вонзилась зубами в сочную плоть.

      По моим рукам тек липкий пахучий сок, и мне в тот момент показалось, что ничего вкуснее этого апельсина я до сих пор не ела.

      Кинг-Конг жив!

      Рассказ

      История для тех, кто помнит видео – салоны

      ***

      Вера Гогуа заканчивала десятый.

      Хочешь, не хочешь – подумаешь о будущем.

      Но Вере особо думать не приходилось.

      За Веру думали родители.

      ***

      Верочка – 17 – и летняя, блестяще воспитанная и умная девочка из семьи грузинского профессора с кафедры общей физики Тамаза Гогуа, была похожа на картинку из советского учебника про братство народных республик.

      Веру смело можно было отправлять демонстрировать красоту, ум и достоинство Советской Грузии: девушка удивляла огромными глазами цвета черной смородины, тяжелыми смоляными косами до пояса, тонким изящным станом, и, разумеется, интеллектом.

      ***

      Мать Веры, Нателла Гогуа, была домохозяйкой.

      В советские времена домохозяйство считалось тунеядством.

      Но Тамаз был непреклонен в своем убеждении: женщина должна хранить огонь домашнего очага, заботиться о семье и чтить традиции предков.

      Из уважения к профессорским заслугам, бдительная общественность на самодурство Тамаза закрывала глаза.

      ***

      В Веру Гогуа влюбился хулиган. Пэтэушник Олег Волков. Попросту Волк.

      Волк обожал кому-нибудь «нахлобучить пофиг за что»; любил «отмочить» на дискотеке нижний брейк, модные штаны свои, голубые «бананы» в клетку любил; и четвертый день любил Веру.

      – Да… чувачок, я так-о-ое вытворил… Сам офигел, – посасывая из бутылки «Жигулевское» за углом шиномонтажки, откровенничал с будущим коллегой по слесарному делу, взволнованный Волк. – Ну да ладно. То ли еще будет!

      ***

      Продолжение у истории, действительно, было.

      А начиналась она так.

      – Нателла, и доченька моя, Вера. Девочки мои дорогие. Я люблю вас. – Эту речь, словно слова молитвы, Тамаз произносил ежедневно за ужином. Что бы ни случилось. Всегда. Сказал их и сегодня. – А теперь новости. Завтра я веду вас в кино! Американцы