За чертой. Елена Александровна Асеева

стекает струйками вода. Оборванец, несильно покачивая головой и длинными всклокоченными седыми волосами, да такой же пепельной редкой бородой, подпрыгивая на месте, тянул вслед за собой кровавые останки тела одного из ковбоев, схватив последнего за култышку левой ноги, кровавыми потоками покрывшей не только остатки потертых джинсов на ней, но и кожаных чапов.

      – Не понял, да, – произнес или, прямо-таки, пропел Жиган, и его тенор, наполненный приятными, беспокойными нотками драматической окраски, звучал как у отменного исполнителя. – Но ты Даня помер и попал в ад. Так как по-другому это гнилое, мокрое место никак нельзя назвать. Место, где живут всякие ублюдки, суки, урки которые не прекращают убивать, пакостить, грешить даже за смертной чертой… Вот и мой слуга, Шнырь, выполняет тут всю грязную работу. Оно как сукой был при жизни, насиловал бабенок молодых, потому здесь в услужении у меня. А я, при жизни был киллером, а тут ликвидатор. Так сказать подчищаю территорию от всякого отрепья… Извожу их уже окончательно и навсегда, в ином случае они меня изведут, чего мне сейчас не больно хочется… Сукой был я при жизни, сукой остался. А, ты, пацан, чего наделал в жизни, что попал сюда.

      Данька теперь только тягостно дернул плечи вверх, и сам не понимая, что ответить, да и как он мог оказаться в аду…

      В аду… который если и можно было себе представить то только как религиозную выдумку человека. Согласно которой ад являлся каким-то страшным местом, где страдали, мучились люди при жизни грешившие…

      И все еще надеясь, что происходящее если не компьютерная игра, не стрелялка, то хотя бы сон… Страшный такой, сон…

      – Учусь в школе, кажется… Я не помню, что случилось, – почасту прерываясь произнес Данила, понимая, что киллеру Жигану нельзя не отвечать. – Потом раз и тут, не помню где живу, жил, как звать родителей… А потом этот ковбой, бах и мне прямо в грудь, – дополнил парень, указывая себе на грудь, где теперь кроме дыры в куртке и футболке, да несколько кровавых струек, въевшихся в ткань, ничего о выстреле не указывало. – Гляжу, а тут пушка, и даже чугунные ядра, а потом я пошел вперед и там вы…, – закончил он, боясь упомянуть увиденное.

      Теперь и Жиган внимательно оглядел с головы до ног сидящего под ним парня, и слегка сместив взгляд вперед по линии самой тропы, очень низко спросил:

      – Тебя убили, а когда ты очнулся рядом, что ли вот та пушка оказалась?

      – Ага, – отозвался сразу Данька, хотя он намеревался поправить Лёху, сказав, что его не убили, а скорее всего… Скорее всего он лишь вернулся на точку возрождения, но почему-то не решился противоречить такому суровому с покачивающимся в правой руке топором человеку.

      – Теперь ясно, почему последнее время такой сушняк стоял, а сейчас полил дождь, – произнес Жиган, все еще неотрывно глядя вдоль тропы по которой пришел юноша, очевидно, рассматривая стоявшую на ней пушку. – Все указывало на приход