.

это начинает пугать меня до чертиков, – заметила Эйлин.

      – Это еще не все. Существо, изображенное на обороте цента Бэлзама, – шумерское божество по имени Тиамат. Именно с нее Лавкрафт списал своего Ктулху. Это исполинское бесформенное чудовище родом со звезд. Есть мнение, что идею для своей мифологии Лавкрафт подсмотрел в секретных документах своего отца. Его отец был масон.

      – Значит, вы полагаете, что все это связано именно с ней. С Тиамат.

      – Сложите все вместе, – сказал Фортунато. – Положим, этот масонский секрет как-то связан с властью над Тиамат. Калиостро становится обладателем тайны. Его собратья-масоны не станут использовать это знание во зло, поэтому Калиостро создает собственный орден – чтобы использовать его в своих целях.

      – Чтобы привести это чудовище на Землю.

      – Да, – эхом отозвался Фортунато. – Чтобы привести его на Землю.

      Эйлин наконец перестала улыбаться.

      Они заговорились дотемна. Ночь была ясная и холодная, и сквозь яркий свет люстры Фортунато различал звезды. Ему хотелось отключить их.

      – Уже поздно, – сказала Эйлин. – Мне пора.

      Это застало его врасплох. После дня, проведенного за совместной работой, его переполняла нервная энергия, хмельное возбуждение погони. Ум женщины восхищал его, и так хотелось, чтобы вся она раскрылась ему – ее секреты, чувства, ее тело.

      – Останься, – попросил он, тщательно следя за тем, чтобы не использовать свою силу, не превратить просьбу в принуждение. – Пожалуйста.

      В животе у него похолодело.

      Эйлин поднялась, натянула свитер, брошенный на подлокотнике кресла.

      – Мне нужно… переварить все это, – сказала она. – Слишком много всего для одного раза. Прости. – На него она не смотрела. – Мне нужно время.

      – Я провожу тебя до Восьмой авеню, – предложил он. – А там ты сможешь поймать такси.

      Звезды, казалось, излучали холод, какую-то ненависть к самой жизни. Он втянул голову в плечи и глубоко засунул руки в карманы. Несколько секунд спустя рука Эйлин обвила его пояс, и он на ходу привлек ее к себе.

      Они остановились на углу Восьмой авеню и Девятнадцатой улицы, и почти тут же подъехало такси.

      – Можешь не говорить, – сказала ему Эйлин. – Я буду осторожна.

      В горле у Фортунато застрял такой тугой ком, что он не смог бы произнести ни слова, даже если бы захотел. Он обхватил ладонью ее затылок и поцеловал ее. Губы оказались такими нежными, что он оторвался от них и развернулся, чтобы уходить, и только тогда понял, какое восхитительное это было ощущение. Он обернулся – она стояла на том же месте. Фортунато поцеловал ее еще раз, настойчивей, и на мгновение она прильнула к нему, а потом отстранилась.

      – Я позвоню, – сказала она.

      Он провожал такси глазами, пока машина не скрылась за углом.

      В семь утра следующего дня его разбудили полицейские.

      – У нас в морге мертвый подросток, –