Машина до Килиманджаро (сборник). Рэй Брэдбери

с приливами, с течением веков, вбирая души и прах поглощенных водами, тенями ей служили чернила каракатиц, а забавой – любая морская безделица.

      Она ждала так долго.

      Нечто в зеленом сиянии, дышавшее в осеннем море. Оно не имело ни глаз, ни ушей, ни тела, но видело, слышало и чувствовало. Бесплотная плоть стихии. И была она – женщиной.

      Нет, совсем не привычной людскому глазу. Но самая суть ее была женской, мягкой, коварной и скрытной. Она скользила так грациозно. В ней было и женское тщеславие, и все женские уловки.

      Темные воды струились вокруг, пронизывали ее плоть, полную чужих воспоминаний, влекомые течением. Воды, несшие праздничные шляпки, дудочки, серпантин и конфетти. Воды играли с пышными лентами ее волос, как ветер с кронами могучих деревьев. Апельсинные корки, салфетки, газеты, яичные скорлупки, угли костров, отгоревших на пляжах ночами, весь хлам людей на земле, чьи длинные ноги топтали пески островов у берега и мостовые каменных городов, тех, что правили воющими металлическими демонами на бетонных автострадах.

      Она, мерцая, поднялась из пенной пучины навстречу холодному утру.

      Среди пены в холодном утреннем свете мерцали ее зеленые волосы.

      Она чувствовала что-то на берегу.

      Там был мужчина.

      Мужчина, бронзовокожий, с сильными ногами и крепким телом.

      Каждый день он входил в воду, купался и плавал. Но не сегодня. Потому что рядом на песке лежала женщина в черном купальнике и тихо говорила что-то, смеясь. Иногда они держались за руки, иногда касались маленькой коробочки, и слушали, как оттуда лились звуки и музыка.

      Свечение качалось на волнах, безмолвное. Купальный сезон кончался, пришел сентябрь. Пляж закрывался.

      Вот-вот придет день, когда он исчезнет и вряд ли вернется сюда.

      Сегодня он должен войти в воду.

      Они нежились на песке, негромко пело радио, и им было тепло. Внезапно женщина задрожала всем телом, не открывая глаз.

      Мужчина даже не поднял головы, покоившейся на увитой мускулами руке. Он упивался солнцем, дышал им, приоткрыв рот.

      – Что такое? – спросил он.

      – Кошмар приснился, – ответила женщина в черном купальнике.

      – Сны средь бела дня?

      – Разве тебе ничего не снится?

      – Ничего. Никогда.

      – Какой ужасный сон, господи! – теперь дрожали лишь ее пальцы.

      – Что же в нем ужасного?

      – Не знаю, – отвечала она, словно и вправду не знала. Ей приснилось что-то страшное, но она забыла, что именно. Теперь, не открывая глаз, она пыталась вспомнить.

      – Я тебе снился, – сказал он, лениво потягиваясь.

      – Нет, не ты, – возразила она.

      – Точно я, – улыбнулся он себе самому. – Изменял тебе с другой, ну конечно.

      – Нет.

      – Мне лучше знать, – настаивал он. – Я развлекался с другой, а ты нас застукала и случайно меня пристрелила, или что-то в этом роде.

      Она непроизвольно вздрогнула:

      – Прекрати.

      – Дай-ка угадаю, – продолжал он, – какой она была? Джентльмены предпочитают