Дело Бронникова. Наталья Громова

которые организовывались мною по принципу разделения на отрасли искусства… <…>

      Обычно собрания проходили под моим председательством. Программы занятий кружков, вопросы, включавшиеся в обсуждение и проработку, разрабатывались мною, причем в их содержание я посвящал членов моих организаций очень осторожно, по частям и по выбору. …Дискутируемые на собраниях кружков вопросы ставили в форме рефератов и докладов, причем к ним члены кружков готовились по заранее намеченным мною темам[43].

      Не скрывал Бронников и своих предпочтений в области философии и литературы:

      Моими учителями и наиболее проштудированными мною являются представители крайней идеалистической философии – Бергсон, Ницше и Шопенгауэр. Любовь к этим философам я прививал членам своих объединений. Примат сильной личности над обществом, сознания над бытием, примат духа над материей – всегда импонировали моему мировоззрению… <…>

      Из советских писателей выше всего я ставлю Олешу и Пастернака, превосходных стилистов…

      В многотомном деле «О контрреволюционной организации фашистских молодежных кружков и антисоветских салонов» десятки протоколов допросов всех привлеченных по этому делу. Люди напуганы и растеряны, им кажется, что если они согласятся с обвинениями, даже самыми нелепыми, если назовут имена участников различных кружков, если подтвердят, что все кружки имели единое руководство в лице Бронникова, то чем-то себе помогут. Это понятно.

      Непонятно другое – зачем один из подследственных с невероятным рвением перечисляет все «крамольные» мысли и действия Бронникова, говорит о том, о чем его даже не спрашивают, зачем накручивает обвинение на обвинение? Перед нами не только протоколы допросов этого человека, но и его машинописные тексты под названием «О литературной деятельности М.Д. Бронникова», жанр которых легко определяется как донос.

      Обладая большими организаторскими способностями, он втирается в различные группы молодежи и где можно организовывает новые. У него всегда наготове план работы, у него всегда под руками необходимые смазывающие средства… <…>

      Поле деятельности Бронникова не ограничивалось названными кружками. Геллер и Домбровский[44] через обэриута Минца осуществляли, по всей видимости, связь его с какими-то другими кружками… <…>

      Именно увлечение Моранами и Клоделями привело его к фашизму и к активной борьбе с Советской властью… <…> Бронников занимался исследованием их творчества и, пропагандируя их, выступал в кружках. Это была не только агитация за Морановскую «галантную Европу» или за жизнь среди прустовского избранного буржуазного общества. Бронников изучал глубже этих «китов» фашизма, добираясь и до их идейно-философских платформ. Так выплывали один за другим Ницше, Фрейд, Бергсон и др. Сам Бронников отдавал предпочтение Бергсону, всегда подчеркивая, что именно на основе его философских взглядов только и может строиться большое искусство… <…>

      Бронников

43

В архиве ФСБ (архивный № П-74002) среди конфискованных у Бронникова бумаг есть неразборчиво написанные карандашом заметки: «О мероприятиях по расширению и реформам “Бандаша”», «О значении биомеханики». «Не доклады, а устройство совместных веселых бесед». Тут же «Протокол общего собрания Штрогейм-Клуба. Присутствовали: Т. Шишмарева, М. Бронников, В. Власов. Заслушали продолжение доклада Т. Шишмаревой “Сценарий рынка подлостей”». И брошенная фраза: «Ловкий проходимец… Пролетарского в нем не больше, чем во мне».

44

Домбровский Леонид Викторович (1905–1937) – художник-плакатист, театральный художник. В начале 1930-х годов вместе с Н.П. Акимовым работал в творческой мастерской Центрального управления государственными цирками (ЦУГЦ). Его жена Елена Юльевна Геллер (в протоколах встречается написание ее фамилии с ошибкой) – студентка Института истории искусств. Они жили в одной квартире с Климентием Минцем по адресу Подольская ул., 16, кв. 16. Л.В. Домбровский, вероятно, в 1935 году был сослан в Саратов. В 1937-м он был там арестован и тройкой УВНД по Саратовской области за антисоветскую деятельность приговорен к десяти годам ИТЛ. В 1939-м из-за недоказанности преступления приговор был отменен.