Конфуций и Вэнь. Георгий Георгиевич Батура

ли констатирует факт «поэтических достоинств» Ши цзин М. Е. Кравцова? Отчасти да, но при этом она совсем не говорит о главном. В какой-то степени правоту ее слов следует признать, потому что «европейской поэзии», в нашем понимании этого слова, здесь действительно «не просматривается». Как можно вообще вести речь о «поэзии» в том случае, когда столбики стиха, состоящие, как правило, всего из четырех иероглифов, имеют совершенно неопределенное произношение? Сегодня никто точно не знает, как читались древние иероглифы, поэтому если вести речь о каком-то древнем иероглифическом тексте, то разговор о его фонетических достоинствах следует признать весьма условным.

      Но что, в таком случае, здесь привлекает и даже завораживает читателя? Еще раз повторим свою мысль: древнее иероглифическое стихотворение является восхитительным образцом «стихотворения» такого типа, который неведом европейцу и любому другому жителю земли, пользующемуся алфавитной (фонетической) письменностью. Ши цзин – это стихотворение «зрительное», а не «слуховое», оно – в бо́льшей степени «для глухих». Строка (или столбец) из четырех иероглифов создает ритмический зрительный ряд, который несет в себе гораздо большее содержание – и по объему информации, и по глубине, и по внутренним связям между «словами», – чем наши европейские те же «четыре слова». Используемый частый прием ритмического повтора отдельных иероглифов (или даже их отдельных компонентов) в строке (и даже повтора целых строк) призван создать и усилить впечатление этого необычного для европейца безмолвного «зрительного ритма».

      В таком стихотворении присутствует та воспринимаемая на подсознательном уровне рисунчатая «рифма-мелодия», которая теряется при соприкосновении с любой земной обстановкой. Это невиданное и высокое творчество пребывает как будто «на полпути» к миру духов, и оно, как особый вид «внутреннего искусства», в человечестве навсегда утрачено. Ши цзин – это самые высокодуховные стихи из всех возможных, существовавших и существующих на земле. Это – общечеловеческое достояние, наше бесценное утраченное сокровище. И каким образом эта ритмическая «вязь иероглифов» завораживает и привлекает к себе человеческое сердце, – это необъяснимо никакими умственными рассуждениями. Причем, это имеет место даже в том случае, если читающий человек не вполне владеет знанием вэньяня. Ведь глаза были и остаются одинаковыми – и у древнего китайца и у современного европейца. И наше понятие «понимать» для глаза бессмысленно.

      И когда читатель будет вчитываться в текст приводимых нами стихотворений, пусть он мысленно облекает простые слова языка перевода, которые отражают главную мысль самого стиха, в ту «безмолвную вуаль» многомерности, нездешности и отрешенности от нашего мира, которая была характерна для читающего эти стихи цзюнь цзы.

      Главное отличие «фонетических» стихов от «зрительных» заключается в том, что фонетика работает только на уровне нашего внутреннего «сердечного»