Гибель Республики. Хроника в сценах и документах. Игорь Олен

что разишь бесстрастие. Чем спокойней я внешне, тем нервней внутренне. Или думаешь, умирающий от любви недвижен от пустоты в нём? Думаешь, поражённый в грудь может буйствовать, как ужаленный пчёлами? В воле неба, – не человека, – вычерпать страсть к тебе. Но придётся годами, вечно вычерпывать, ибо море имею! Если Катулл-поэт из сестры твоей Клодии извлекает безмерность дивной поэзии, то, спрошу, я ли меньше Катулла? ты ли, судьба моя, меньше Клодии? Оба дети, – эта позирует, тот рисует портрет её, – превзойдут ли нас, если я возведу в свой час храм любви к тебе? В том расчёт Провидения, что мы оба мужи и рожать нам дела, державы, войны, законы, а не детей, как женщины, – тех детей, чьи сердца нам чужды. Станет врач укорять себя, что учился у мастера? И Платон не ценил бы тех, кто пришёл к нему от других светил и титанов? Или ваянию, как и мысли, нужно учиться, чтоб прогрессировать, а любви ты отказываешь в школе, пусть этой дивной высшей науке менторы во сто крат нужней? Что с того, что я в детстве нежил ровесников, сообразно потребности в нас любить, – затем, как судачит плебс, был «царицей вифинской» при Никомеде? Это всего лишь путь к Агатону! Как брать прекрасное, нас манящее, коль не через любовь как полное воспринятие, – а не как Катон, берегущийся кинуть взор на страсть, затыкающий на её зов уши, точно скопец.

      Отринь же меч и очисть от туч храм души! Зажги зарю упований!

      Слушай, что делать, чтоб воплотить наш план. Разведи меня с жёнушкой. Разведи и Помпея. Я предложу ему в жёны Юлию. Если выгорит, мы примкнём к мировому потоку сущностных связей, дабы нас вынесло на неведомый, тем не менее лучший брег. Нам пора туда: долг мой – сто миллионов.

      И береги себя, беспорядки на улицах часты; зверь Катилина (я обманул его) ищет шанс расквитаться. Пусть рядом будут телохранители.

      Клавдий, Клавдий… Я повторяю сладкое имя, кое дано тебе от сабинских родителей и которое ты сменил на «Клодий» ради влюблённой Юлии Ц.

      Катон держит путь в Луканию, чтобы жить там. Люд провожает, плача:

      – Что ты уходишь? Ты оставляешь Рим злу!

      Катон:

      – Я отстаивал честность, вам ближе подлость.

      – О, Катон! Мы – народ, что из тьмы, от Шумера и Греции, через доблести Рима шествует к свету, как врождено ему. Волей неба, ты наш маяк, мы ведаем. Но ты прячешь себя, уходишь. Глянь на нас и прости нас! Будь, будь народным трибуном нам во спасение!

      В Рим навстречу Катону шествуют мулы с золотом и дарами из Понта и Иудеи, Сирии и Колхиды.

      – Нéпот везет корм злу. Будут злу швырять пищу, наш Рим погибнет! – плачутся толпы. – О, Катон!

      Тот вздыхает.

      – Я струсил. Я бежал смерти… Римляне, близок час говорить мне то, что я знаю… Боги предвечные, дайте силы поверить, что, как бы ни было, прав лишь я, Катон, пусть вселенная против. И да пребуду твёрд, защищая неложное… Рим, иду на казнь!

      Цицерон – другу Аттику

      Наконец-то я консул! Полная и блистательная победа!

      Я был суров. На Форуме,