Лис, который раскрашивал зори. Нелл Уайт-Смит

не подвластны им. Многим из нас так сложно выразить чувства словами или жестами или даже рисунком. И мы – живые мыслящие существа, мы можем создавать – мы можем творить, и наша немощь может быть выражена, отражена, может стать реальной таким бесчисленным множеством прекрасных, удивительных способов… Мир – это огромный часовой механизм, и всё важно в нём – каждая складочка на ножках карапуза, каждая морщинка на старческих руках. Но только если мы поделимся этим с кем-то ещё. Что стоит самое гениальное открытие, если о нём так никто и не узнал?..

      И поэтому я должен раскрашивать зори – это важно, это часть бесконечного прекрасного водоворота выражения чувств. Такие, как я, дают слово немым, возвращают слепым дар видеть – мы… мы делаем этот мир более завершенным. И Сайрика понимала это, она понимала меня, но отчего же так доконали её наши разлуки? Неужели же не верила она в глубине своей души, что я люблю её? Мне стало холодно и страшно от этой мысли, я вдруг подумал опять, что никогда уже не поцелую её между механических пальчиков.

      Дивен положил мне руку на плечо, я взглянул на него, сокрушенно и виновато вздохнул и улыбнулся. Там, внизу, погребальный костёр зажёгся. Теперь нужно было успокоиться, подумать о вечном. Расслабиться. Всё удалось.

      Огонь танцевал, пожирая тело великого мечтателя, с которым я никогда уже не познакомлюсь. Оранжевые языки пламени танцевали, как мучимые ветром огромные шелковые шали. Вверх и вверх летели искорки и прогорали посреди парящего в небе города.

      Внезапно загорелось ещё несколько костров. Языки огня начали перепрыгивать с одного двора дома на другой, словно струи воды танцующих фонтанов. Они разгорались и гасли безвредно для города, переплетались в воздухе, словно танцоры, ласкали друг друга, как преступные любовники, пожираемые страстью. Несколько домов оторвались от своих привязей и устремились вбок, меняясь местами, постепенно уходя вверх, их ловили другие цепи и подтаскивали вниз в такт музыке. Танцующий город исполнял последний прощальный вальс для своего создателя, скользя по воздуху в сари из огня и ветра.

      Я поперхнулся чаем и прохрипел:

      – Вниз! – закашлявшись, я не смог продолжить дальше фразу, которую хотел выстроить нецензурно. Дивен услужливо похлопал меня по спине, я прокашлялся и заорал уже во всю глотку, кинувшись к мостику, – Вниз, Рек, вниз!

      Нужно сказать, что парень меня опередил и уже выполнял то, что я только хотел ему приказать.

      Дивен и сброшенная Реком с колен Вай-Вай что-то у нас пытались выяснить, глядя, как мы опускаем судно, но что тут объяснять: огненная феерия – не место для дирижаблей, у нас под оболочкой легковоспламеняющийся газ, и не важно, что за дирижабль: большой или маленький, Лёгкая или Энкорра; огонь – это смерть для судна и, скорее всего, для экипажа.

      Кстати, об Энкорре – я глянул на них – ребята также начали снижаться. По моей просьбе Дивен проглядел все присланные нам бумаги – об огненной