Говорит Альберт Эйнштейн. Р. Дж. Гэдни

стерн электрик».

      – Простите, – отзывается девушка. – Я ошиблась номером.

      У нее характерный акцент бостонских браминов.

      – Вы не ошиблись, – возражает Альберт.

      – Да? Скажите, пожалуйста, сэр… какой у вас номер телефона?

      – Точно не знаю.

      – Не знаете свой номер телефона? Вы же Альберт Эйнштейн. Разве может самый известный в мире ученый не знать свой номер телефона?

      – Никогда не запоминайте то, что можете найти в справочнике, – говорит Альберт. – А еще лучше – поручайте находить нужные вам сведения кому-нибудь другому.

      Во время разговора из его вересковой курительной трубки сыплются искры тлеющего табака – прямо на письмо немецкого физика Макса Борна. Альберт тут же гасит их шлепком ладони.

      – Буду знать, сэр, – говорит девушка. – Простите за беспокойство.

      – Никакого беспокойства. Скажите, сколько вам лет?

      – Семнадцать.

      – А мне сегодня семьдесят пять.

      – Правда? Семьдесят пять – это дата. С днем рождения.

      – Благодарю. Вы сделали мне отличный подарок.

      – Я? Каким образом?

      – Подняв интересную философскую проблему. Вы набрали неверный номер. Неверный для вас. Но верный для меня. И это любопытнейший парадокс. Как вас зовут?

      – Мими Бофорт.

      – Откуда вы звоните?

      – Из своей комнаты, это не в Принстоне.

      – Из комнаты, говорите… а родной дом ваш где?

      – В Гринвиче, округ Фэрфилд, штат Коннектикут.

      – Приятное место. Вы мне еще позвоните?

      – Позвоню, только если вы действительно Альберт Эйнштейн. Тогда конечно.

      Он теребит свои густые белые усы.

      – А вы загляните в телефонную книгу.

      Его правая голень ходит из стороны в сторону. Стопа подпрыгивает вверх-вниз. Он разминает икроножные мышцы. Но даже не догадывается, что его нога совершает столь быстрые движения.

      Попыхивая трубкой с табачной смесью «Ревелейшн» в версии «Хаус oф Виндзор» от «Филип Моррис», Альберт уставился на поздравительные открытки и телеграммы, заполонившие не только его письменный стол и другие поверхности, но даже деревянный пюпитр. От кого они – можно только гадать.

      Есть, конечно, телеграммы от известных ему лиц, таких как Джавахарлал Неру, Томас Манн, Бертран Рассел и Лайнус Полинг.

      Он неловко ерзает в кресле из-за разыгравшейся боли в печени.

      Развернув свежий номер «Нью-Йорк таймс», Альберт видит на редакционной полосе слова Джорджа Бернарда Шоу о том, что имя Эйнштейна навсегда останется в истории наряду с именами Пифагора, Аристотеля, Галилея и Ньютона.

      На стульях, комодах красного дерева и журнальных столиках лежат отпечатанные на мимеографе оттиски научных работ из Института перспективных исследований Принстонского университета, присланные математиками, физиками, археологами, астрономами и экономистами для его личного ознакомления. Рядом с карандашницами, перед граммофоном и коллекцией виниловых пластинок – в основном с записями скрипичных и фортепианных произведений Баха и Моцарта – красуется стойка его вересковых трубок.

      На стене, в ряд – четыре портрета. С одного смотрит Исаак Ньютон. С другого – Джеймс Максвелл, чьи наблюдения Альберт охарактеризовал как самые глубокие и плодотворные из тех, какие обогатили физику после Ньютона. На третьем портрете изображен Майкл Фарадей. На четвертом – Махатма Ганди. Под этими портретами – заключенная в рамку эмблема джайнизма, символ учения о ненасилии. Эйнштейн берет со стола письмо от Борна.

      «Я считаю, – провозглашает Борн, – что такие понятия, как абсолютная определенность, абсолютная точность, окончательная истина и т. д., суть плоды воображения, которым нет места ни в одной области науки».

      – Согласен, – говорит про себя Альберт.

      «С другой стороны, – продолжает Борн, – любое утверждение о вероятности явления допустимо или недопустимо лишь в рамках той теории, на основании которой оно выстраивается. В таком послаблении мышлению [Lockerung des Denkens] мне видится великое благо, данное нам современной наукой».

      – Отлично, – бормочет себе под нос Альберт.

      «Ибо вера в одну-единственную истину и в обладание ею есть первопричина всякого мирского зла».

      – Так говорит Борн, – произносит Альберт. – И это совершенно верно.

      Любимые часы Альберта – высокие напольные, в деревянном футляре, выполненные в стиле бидермейер, – пробили десять. С окончанием перезвона Альберт улыбается сам себе. F = L + S. Frieden entspricht Liebe und Stille. (М = Л + С. Мир равняется Любовь плюс Спокойствие.)

      Под дверью кабинета Альберта стоит, не смея нарушить бой часов, живущая в доме экономка и секретарь, фрау Элен Дюкас. Она явно не в восторге от услышанного: «Вы мне еще позвоните?»

      «Вы» = очередная назойливая поклонница.

      Фрау Дюкас