Обитатели потешного кладбища. Андрей Иванов

ну! Такому ходоку все нипочем! И Скворешня наша в самый раз будет. Пусть живет у нас, пособит мансарду поправить. Детей нашей бедовой берем. Не будешь же в орфелинат[20] сдавать. А, что скажешь, Сергей? При живых родственниках-то и в орфелинат! Не по-людски.

      – Верно.

      – Вот и готовим для них комнатку.

      – Можно у вас попросить это? – Шершнев кивнул на гипсовую повязку.

      – Это? – нахмурился Арсений Поликарпович. – А зачем вам?

      – Нарисую.

      – Что? Нет, нельзя, конечно.

      – Почему?

      – Некрасиво. Да и самим пригодится.

      – Для чего?

      – Материал в хозяйстве пригодится, – сухо отрезал старик и спросил: – А что, еще там, в доках, или где он там работает, место найдется?

      – В каком смысле?

      – Сына на работу устроить хочу. Засиделся он без работы.

      – Вот завтра и спросите, – отвечал Шершнев, рассматривая повязку, ногу, бинты, одеяла, впитывая каждую складочку. – Только там все работают за хлеб, табак и американскую тушёнку. Стоять в очереди за супом в Красном Кресте и то проще.

      – Ох ты, голь перекатная! Ну и времечко! И когда оно кончится? Ладно, сам спрошу. Контузия, говоришь. Не психический?

      – Нет. Заикается сильно.

      – Ну, это пустяки. Учти, ему самому топить придется. Домик слабо утеплен. Ночи холодные. От реки туман.

      – Все лучше, чем в гараже.

      Назло старику он решил Крушевского втиснуть – coûte que coûte![21]

      – Ну, пусть придет, посмотрит. Я попрошу дочерей Скворечню помыть, проветрить и протопить.

      Парило. Птицы пели. Солнце перекатывалось по свежей листве. Шершнев жмурился. Ветка хрустнула. Он обернулся. Вдруг кто-то в самое ухо гаркнул:

      – Ну вот, наконец-то все и разрешилось, Сережа!

      Серж отпрянул. Усокин!

      – Фу ты, бес! Чтоб тебя…

      Усокин захохотал.

      – Испугался?

      – Что разрешилось-то?

      Усокин стоял и покачивался. Пьяный, понял Шершнев.

      – Сталин обещает принять всех, кто покается.

      – В чем?

      – Во всем, Сергей Иваныч, во всем. Не притворяйтесь, будто не понимаете. Не стройте из себя невинного агнца. Все мы в чем-нибудь провинились перед Родиной. Тем, кто покается и присягнет Сталину, тем – Амнистия. Всё, я для себя решил: возвращаюсь домой!

      – Что за ерунда! Вам это приснилось.

      – Никакая не ерунда. Не приснилось. По радио говорили: готовят указ. Из Монголии-Китая уже пошли первые поезда с эмигрантами. Всех примут, отовсюду! В Париж будет направлена специальная комиссия.

      – Какая комиссия?

      – Комиссия! – Усокин поднял указательный палец. – По договоренности с союзными силами французы обязаны сотрудничать и способствовать.

      – Чему способствовать?

      – Выдаче перемещенных лиц. Репатриация начинается!

      – Ерунда, мы с вами никакие не перемещенные.

      – Еще как перемещенные!

      – Чепуха! Слыхали звон и трубите в водосточные трубы. Речь о пленных.

      – Те

20

Приют (от фр.).

21

Любой ценой (фр.).