Как цветёт миндаль. Константин Сергеевич Балабушевич

этом, являясь гражданином этого нового «сверхгосударства», к реальной и легитимной власти относишься уже по остаточному принципу, как к игре, сценарий которой основательно опостылел. Царство Божие же, отправляется куда-то к вопросам общей эрудиции и, соответственно, демагогии.

      Кто мы и куда без страсти в современном мире? Этот риторический вопрос, увы, близок идее о том, что и в грехе, и в спасении первенствует женское начало. Возвышение или падение находится в зависимости от понимания и сочувствия женской природы. Её чары, вооружённые нашими заблуждениями, гораздо сильнее влияний пророков и притягательнее незримой свободы. Её дары ощутимее и разумнее мытарств на пути к Божьему суду. Скажу честно, внемля идеям Достоевского, в лице «бунта» Ивана Карамазова, образ Великого Инквизитора, представляется мне в женском обличие.

      Как бы там ни было, не обещания страсти, не «сделка» с Великим Инквизитором, не скандальный развод мужского и женского начал (не сошлись характерами – с кем не бывает), явились причиной потери истинной любви, стремлений к высшим идеалам и спокойствию мудрости. Всё это непреложные следствия, а источник заблуждений стоит искать в зле, для которого сейчас созданы исключительно благоприятные, привилегированные и даже творчески активные условия. С течением человеческой жизни, страх, как одно из самых пагубных заболеваний, расползается по всему телу, по всем органам, заставляя маскировать заразу злобой. При этом, по аналогии с медицинской маской, не защищающей окружающих и не исцеляющей нас, а должной служить своеобразным маяком «проходящим судам» – о скрывающемся во тьме тревожной ночи или бушующих страстей страхе, сигнализирует, стремящаяся наружу, трудноскрываемая злоба. Её отец – страх; её мать, извиняюсь – глупость; а сводная сестра – слабость. Родителей, как и родных детей, не выбирают, поэтому, несмотря, по возможности, на «прирученную» слабость, на нас всех лежит колоссальная ответственность начать с самих себя.

      Глава II «Ветви дерева»

      Неровный, словно впопыхах, вздох перелистнул условную страницу рассуждений, наполнив лёгкие плотным и сырым волнением. Ветер перемен начал свою замысловатую игру на струнах наших жизней. Стоит, порой, приобщиться к этой «неоклассике», и начинаешь слышать, понимать, улавливать первородную музыку – естественные звуки Земли. Ветер, как гениальный маэстро, завладевающий всем пространством и временем, был, как обычно, слажен и гармоничен ритму летнего дождя: порывистое волнение музыкальных интервалов, а также творческое стремление уловить тембр основной тематики произведения, согласно едва моросящим, но увесистым каплям, сменились отстраненным наблюдением из-за угла соседнего строения, а также с высот небесного пьедестала, за оглушительной симфонией лавины воды, обрушившейся на весь городской оркестр: крыши соседствующих домов, поверхности карнизов и листвы деревьев, мостовые и ливневые стоки, шляпы прохожих, причудливых