Я – из контрразведки. Алексей Нагорный

бархатистый. «Сахарный баритон», – вдруг вспомнил Марин. Это был голос Крупенского, Володьки Крупенского – сердцееда и дамского угодника… «Вот тебе и предчувствие… – ошалело подумал Марин. – Не может быть»…

      – Товарищ Русаков, тогда я найду кого-нибудь здесь, на этаже, или разживусь хотя бы свечой, – возразил Раабен.

      Он двинулся по коридору. Марин сделал знак своим. Когда Раабен проходил мимо холла, в спину ему уперлось дуло маузера.

      – Стоять, – шепотом приказал матрос. – ЧК!

      Раабен сделал было движение, но матрос надавил ему стволом между лопаток, и Раабен сник.

      – Вернитесь и скажите товарищу Русакову, что свечи вы не нашли, – предложил Марин.

      Раабен послушно двинулся назад и в дверях номера обернулся:

      – Хамы-ы, – простонал он и начал оседать.

      Марин подхватил его сразу же обмякшее тело, остальные ворвались в номер. Русаков стоял у огромного окна и смотрел с недоумением.

      – Сопротивление бесполезно, – сказал Марин. – Здравствуй, Володя.

      Матрос так вытаращил глаза, что Марину захотелось ткнуть в них пальцами, чтобы вернуть на место.

      – Это как же? – только и спросил матрос.

      – Мы были знакомы до революции, – объяснил Марин.

      – Да-а, – протянул Крупенский. – Значит, ты теперь в «чрезвычайке»?..

      – А ты – в белой контрразведке?

      – Этот готов, – старший наряда кивнул в сторону Раабена.

      Вспыхнула лампочка под потолком, и Марин увидел, что Раабен лежит на спине, раскинув руки, закусив уголок воротничка рубашки.

      – У него там циан, – сказал Крупенский. – Оружия у меня нет. Та-ак ты теперь в «чрезвычайке»? – снова протянул он, и было видно, что он никак не может не только понять, но и просто осмыслить этот факт.

      Артузов с трудом скрывал изумление: Раабен вышел на связь с Крупенским!

      – Знаете, Сергей Георгиевич, я начинаю верить в предчувствие, предопределение и переселение душ. Факт налицо.

      – Попробуем осмыслить этот факт, – сказал Марин. – Вот что дал обыск, – Марин положил на стол шелковку Крупенского.

      – Крупенский Владимир Александрович… – начал читать Артузов, разглаживая лоскуток на стекле стола, – состоит на службе в ассоциации бывших офицеров императорской гвардии, что подписями и печатью удостоверяется. Маклаков, Ладыженский. – Артузов поднял голову. – Это служба разведки Врангеля, ее центр на набережной Вольтера, у моста Дизар. Руководит этой организацией очень серьезный человек, в недавнем прошлом сотрудник особого отдела департамента полиции, создатель порнографической картотеки. В ней он собрал все – от акварелей екатерининского времени до новейших скрытых снимков, сделанных в лучших публичных домах Москвы, Киева и Петербурга.

      – Не понимаю, в чем тут серьезность? – усмехнулся Марин.

      – А вы подумайте, – спокойно сказал Артузов. – Дело Ладыженский затеял новое, архизавлекательное, особенно для начальства, приобрел этим особую у него популярность и