Я – из контрразведки. Алексей Нагорный

расстреляла десять, нет, одиннадцать человек. Верите мне?

      – Конечно, военных, дворян? – горько усмехнулся Раабен.

      – О да, – кивнула Аносова, – некоторые из них были в форме. Да-да, в форме. Они, знаете ли, отбирали вещи и деньги у этих… зарвавшихся красных мещан, и их поймали, увы! Вы петербуржец, чувствую по вашему выговору. Надолго в первопрестольную?

      – Проездом, мадам. К сожалению, вокруг так небезопасно, а мне предстоит долгий путь. Понимаете?

      – Так вы… – Она приложила палец к губам и сказала шепотом: – Понимаю, понимаю, молчу. Не угодно ли ко мне? Правда, мне нечем угостить. Впрочем, у Василия, кажется, есть это… как ее… с дурным запахом.

      – Самогон, – подсказал Раабен.

      – Именно! – обрадовалась Аносова. – Так не желаете ли?

      – Сочту за честь, мадам.

      – Меня зовут Нэлли Ивановна, – улыбнулась старуха.

      – Евгений Климентьевич, – поклонился Раабен.

      Она жила совсем рядом, на Никольской. Дом был в стиле модерн, в пять этажей. Аносова толкнула парадную дверь, она поддалась с трудом, скрипя. Из верхней филенки вывалились остатки стекла, нижние словно и родились без стекол. Старуха зло пнула осколок, и он со звоном врезался в ступеньку лестницы.

      – Вот, не угодно ли? По утрам в этих дырах так страшно завывает ветер, когда это только кончится? Господи… – она торопливо перекрестилась.

      На лестничной площадке валялись грязные тряпки и обгорелые бумаги.

      – Анархия, – развела руками Аносова. – Мы с мужем продали наше имение в Туле, знаете, там в Епифанском уезде есть село Буйцы. Может, изволили слышать?

      – Сожалею. Не довелось.

      – Ну, не суть, – поморщилась она. – Мы имение продали, а этот доходный дом купили. – Она обвела глазами мраморную лестницу. – Думали, сами поживем и других облагодетельствуем. Так нет же! Революция, изволите ли видеть. Ну и в позапрошлый год моего Егора сгноили в тюрьме!

      – За что же?

      – Какая-то еврейка стреляла в ихнего Ленина. Так, верите ли, они объявили красный террор.

      – Какой? – изумился Раабен.

      – Красный, – повторила она. – Так говорили между собой комиссары при аресте несчастного Егора Францевича. Я слышала собственными ушами. – Она приложила к глазам мятый платочек. – А теперь мой дом экпроприировали… И я живу вместе с дворником, в его каморке. Прошу. – Она распахнула двери квартиры и крикнула: – Василий, голубчик, выйди, у нас гость.

      – Дворник? – вопросительно взметнул брови Раабен. – Но-о-о… Как же так… Удобно ли мне?

      – А вы предпочитаете чекиста? – кольнула его сузившимися зрачками Аносова. – Знаете, что я вам скажу? На мой вкус старорежимный дворник куда как лучше советского «товарища». Верьте мне на слово!

      – А-ах, мадам, – поморщился Раабен. Его совсем не привлекало пить с дворником. Но в конце концов она была хозяйкой и могла делать, что хотела. Да и время теперь черт те какое… Он передернул плечами и добавил: –