Хороша была Танюша. Яна Жемойтелите

будто сотканной из инея в приталенном светло-сером пальтишке и белом ажурном платочке. И теперь она читала в этих внимательных взглядах откровенное любопытство, осуждение и даже боязнь. Как же, погубила такого парня!

      – Не обращай внимания, – шепнула Маринка, – уроды они все, поняла? И кто бы тебе что ни сказал, ты, главное, помни, что он – такой же урод, как Гера.

      – Ага, – кивнула Танюшка.

      Толстая тетка, плотно упакованная в искусственную леопардовую шубу, поднырнула сбоку и каркнула так, чтобы слышали все:

      – Ишь, вырядилась, пигалица. Глаза-то бесстыжие…

      – Вам какое дело!

      – Смотри, доиграешься, – прошипела тетка, уже залезая в автобус и нагло расталкивая попутчиков.

      – Ты только в группе не рассказывай никому, – Маринка шепнула Танюшке в самое ухо, когда они устроились в самом хвосте автобуса, прижатые к стеклу. – Милиция вряд ли доберется до универа, Гера же не у нас учился.

      – Да хватит уже об этом. Я еду на занятия и больше ничего не хочу знать.

      Танюшка в который раз подумала – как Маринка может жить с таким неинтересным круглым лицом, серыми волосами и глазками, похожими на оловянные пуговицы. Одевалась, правда, она необычно, сама вязала себя вещи по моделям журналов мод, но в остальном… Осенью она как-то быстро и нехорошо похудела, сразу стало заметно, что ноги у нее немного кривые…

      – Ты сделала упражнения на внутренне-местные падежи? – спросила Маринка, чтобы поменять тему.

      – Да где там сделала! – ответила Танюшка с досадой.

      – Ладно, у меня спишешь, первой парой история КПСС. И зачем только нам знать, когда состоялся этот первый конгресс Третьего Интернационала?..

      – А ты знаешь, что ли? – Танюшка хмыкнула.

      – Представляешь, знаю! В Москве в 1920-м. Мне стоит один раз услышать…

      – А ты слышала, что там люди говорят?

      – О чем?

      – Да о Гериной смерти, о чем же еще! Будто это Костя его ударил по голове…

      И дальше вился этот разговор, не прояснивший ничего, но и бесконечно окунувший Танюшку с головой в прошедший день, в котором уже ничего нельзя было изменить.

      Лекция по истории КПСС тянулась мучительно долго. Вел ее старый коммунист Черкесов с громовым голосом, мгновенно пресекавший всякое шевеление в аудитории. Танюшка не записывала и даже не делала вид, что записывает, просто сидела и тупо слушала раскаты густого голоса. Черкесов, четко печатая каждый шаг, расхаживал между рядами, и студенческие головы все ниже склонялись над тетрадками, будто в ожидании удара карающего топора. Вот интересно, он дома точно так же велит громовым голосом подать ему котлеты или свежую рубашку? – вскользь думала Танюшка. И жена тут же подчиняется? Тогда зачем вообще выходить замуж, если кто-то будет тобой командовать?

      – А вам что, неинтересно? – грянул Черкесов, остановившись рядом с Танюшкой. Наверняка он заметил ее пустую тетрадь.

      – Почему? Очень интересно, – Танюшка подняла на него