Эффект бумеранга. Часть вторая. Виктория Падалица

от них обеих.

      Отдушина тому безумному ожиданию, которое связало мои старания по рукам и ногам, посетила меня во вторник вечером.

      Мама позвонила тем вечером и сказала, что Арина сейчас у нее. Рядом с ней моя дочка сидит, к бабушке в гости пришла, альбом с моими фотографиями смотрят.

      Я тут же попросил передать ей трубку, хоть и не был готов к первому в жизни разговору с дочкой. Но раз такой шанс мне предоставлен самой судьбой, не имею права его упустить.

      – Привет, Арина. – выдавил я с нарастающим волнением в голосе.

      – Здравствуйте, а кто вы?

      Елки-палки… Да папа я твой… Папа я! Но как сказать об этом, чтобы было правильно, и чтобы Арина не бросила трубку? Мне стыдно ужасно, что я столько лет не знал о дочери, не видел, как она растет, и понимаю, что она вполне может обижаться на меня за это. Я не хотел, чтобы у моего ребенка была травма и ощущение брошенности, и не допустил бы этого никогда, и все бы отдал сейчас, чтобы получить возможность вернуться на восемь лет назад. Но я действительно не мог предугадать, что она есть. Я бы сел в тюрьму и вышел бы, скорее всего, только сейчас, и не факт, что Дарья подпустила бы Арину ко мне. Но я бы знал хотя бы, что она есть. Жаль, что время не повернуть вспять. Но все поправимо. Уверен.

      Держусь молодцом для нее, а сам чуть ли не плачу от счастья. Нет, кажется, я плачу. Я реально плачу! Слезы сами по себе текут, не могу их остановить, а главное, не хочу и не стану.

      Доченька моя родная… Я говорю с дочкой! Господи, спасибо тебе за такой подарок! Это самое лучшее, что произошло в моей жизни! Да, я не видел тебя, дочь, не нянчил, не радовался твоему первому шагу, но слышал первого слова, никогда не обнимал тебя и не держал на руках. Боже, сколько же я упустил… Обязательно наверстаю!

      Слышу ее тонкий, напоминающий писк резинового утенка, но не по годам серьезный голосок. Деловой подход у нее от меня. Моя ты родная! Я не могу говорить спокойно. Дочку свою слышу! Впервые в жизни слышу! Боже, я с ума сойду сейчас! Как бы сдержать эмоции, чтобы ее не расстроить? Что Арина подумает обо мне, если ее папа разнылся по телефону, а теперь сидит и шмыгает, кое-как отвечая ребенку дрожащим голосом… Надо бы успокоиться.

      Мама моя подсказывает ей, папа, мол, твой на проводе сейчас. Я слышу это и даже дышать не хочу, чтобы не упустить ни единого слова дочери.

      – Папа Валера? Это правда вы?

      Папа Валера?

      И тут я запнулся. Удивился, не солгу. Но объяснять, что я не Валера и распинаться, что никогда им не был, не стал. Не время для этого. Какая разница, Валера или не Валера? Хоть Бонифацием, хоть Леопольдом буду, только бы слышать родную дочь постоянно. Это мой ребенок. Мой ребенок! Господи, я отец! Завтра же пойду в собор и отблагодарю тебя за счастье! Я-то думал, что ты меня наказываешь, а ты меня вознаградил. Видимо, выстрадал я все отведенное на трудном жизненном пути, а теперь настало белое время, и ты сжалился, открыв мне глаза. Наказал тем, что утаил, и спустя семь лет, дал мне смысл жить. И это счастье, пока я жив, уже не закончится и не уйдет.

      – Я,