Аввакум. Владислав Бахревский

тотчас дала обещание, подняв глаза на икону Казанской Божией Матери.

      Вслух сказала:

      – Я наведалась в богадельню для увечных, что Ртищев открыл. Пусть бы ее не было никогда, войны.

      – Пустое! – сказала Анна Ильинична. – Пока есть мужчины, война не переведется. Война плоха для тех, кого бьют. Я тоже была в богадельне, отвалила десять золотых. Они все там счастливчики! Такой еды, пока целы были, не видывали. Целуют свои обрубки: «Мы вот как довольны, выше головы».

      Разговор получился тягостный, и Федосья Прокопьевна сказала первое, что на ум пришло:

      – Бутурлина, говорят, в Москву привезут хоронить. Никон заступился.

      – Никон? – фыркнула Анна Ильинична. – Господь Бог! Боярин Василий Васильевич взял в Люблине Животворящую частицу Христова Креста. За то и прощен государем.

      Беседуя, гостьи и хозяйка устроились возле окошек, каждая со своим рукодельем. Лучше нет занятия! Наслушаешься, наговоришься и дело сделаешь. За разговором руки своим умом живут.

      – Видали, как Никон-то себя на стенку присадил? – спросила Анна Ильинична. – Все святые, святые, и он тут как тут!

      – Где же это? – спросила Евдокия Прокопьевна.

      – Да ты в Патриарших палатах была ли?

      – Все ездили смотреть.

      – В церкви домашней на задней стене, – подсказала сестре Федосья. – Там и другие московские патриархи.

      – Говорят, новый саккос обошелся Никону в семь тысяч золотом, – сообщила новость Анна Ильинична.

      – Ваш патриарх красив и величав, – сказала грузинская княжна. – Он и должен быть в силе и свете, ибо все православные люди, живущие под турками, молятся на него, надеются на его защиту.

      – Что я скажу! – пропела Анна Ильинична. – В Москву привезли каменецкого каштеляна Потоцкого. Гордый, ни на кого не смотрит. Уж такой!..

      – Какой? – спросила радостно Айша.

      – Ну, поляк и поляк! Идет легко, а каблуками стучит. Руками не машет, не орет. Глянет на слугу, тот и задрожит, как лист осиновый… В Чудов монастырь поместили оглашенным. Через шесть недель крестят по-нашему. Сам Никон будет крестить. За то, что крестится, царь поместьями обещал наградить.

      – У нас всегда так! Кого побьем, того пуще себя и пожалеем! – сказала Федосья Прокопьевна.

      – С поляками замирение будет, – охотно согласилась Анна Ильинична. – Теперь со шведами раздеремся. Приехали Столбовский мир подтверждать[44], но государю от них одна досада. Титулов государевых не признают. Не зовись, мол, ни великим князем Литовским, не прибавляй в титуле ни Белой России, ни Подолии с Волынью. А ведь наше теперь все! Цесарский посол Аллегрети иное дело, польскую корону государю обещает! – И всплеснула белыми ручками: – Какую корону государю сделали – красоты неописуемой. Мне царица показывала, а вы на Рождество увидите. У самого царя Соломона такой короны не было!

      – Ой! – сказала вдруг Айша, замерев глазами.

      – Что, милая? – поднялась, отложив работу, Федосья Прокопьевна.

      – В животе ворохнулось.

      – Ах,

44

Приехали Столбовский мир подтверждать. – Столбовский мир – «вечный» мирный договор, заключенный в деревне Столбово (неподалеку от Тихвина) 27 февраля 1617 г. между Россией и Швецией. Завершил русско-шведскую войну, фактически начатую шведами в 1611 г., но объявленную в 1613-м. Переговоры начались в 1615 г. По условиям Столбовского мира Швеция признавала династию Романовых, возвращала России Новгород, Старую Руссу, Порхов, Ладогу и Гдов с уездами и Сумерскую волость. За шведами оставались Ивангород, Ям, Копорье и т. д. – то есть Россия оказалась оторванной от Балтийского моря. Кроме того, царское правительство обязывалось выплатить Швеции 20 тыс. рублей серебром. Границы, установленные Столбовским миром, сохранялись до Северной войны 1700–1721 гг.