Введение в человечность. Алексей Владимирович Баев

То есть, пишешь. Ну, оговорился. Бывает. Ты меня не сбивай, пожалуйста. Мысль ускользнет, новую оформить, думаешь, просто? Пиши и молчи. Редактировать потом будем. Почеркаем все подряд мне в книге ненужное и выкинем на помойку за твоим домом. Самая аккуратная помойка во всем вашем населенном, как говорится, пункте, я проверял. А как же! Привычка хорошая! Стал бы я с человеком дружить, который рядом с тухлой мусорной кучей живет? Чего? Да, гуманоид! Да, колбаса! И не стесняюсь этого. Мое происхождение уникально, и не возражай мне! Ты слышал, как меня мадам Краковская назвала? Гастрономический экстаз! Гордо звучит и обольстительно, на мой взгляд. А твое мнение меня в данной консистенции не интересует. Тебя, кстати, кто-нибудь экстазом называл? То-то. И перестань ржать, ничего смешного я не сказал. О серьезных вещах речь идет. Достал уже, пиши, а то Обэхаэса вызову, так мести начнет, что Мурино раем покажется.

      Короче, первая категория – те, которые бутылку берут, а потом закусь, – нас в данном сюжете интересует мало. Потому, будь мой папаша из их числа, ему на меня денег не хватило бы. Но Николай, слава колбасному богу, оказался из тех, кто сначала закуску покупают, а потом считают, на какую у них осталось – столичную, пшеничную или русскую. О, не скажи! Разница есть – и не только в цене. Ты говоришь сейчас, как дилетант, который сервелат московский от колбасы докторской отличить не может. Вот и молчи лучше, эксперт, тоже мне, по колбасным обрезкам. Не показывай некомпетентность в некоторых наиважнейших бытовых вопросах.

      Я тогда на витрине за своими думами тоже задремал. Намаялся за утро. Еще бы, столько событий, столько впечатлений. Устанешь тут от переживаний! А проснулся оттого, что почувствовал собственное парение в воздухе. Достала меня из витрины продавщица, значит. На весы, покрытые бумагой рыхлой, мягкой такой и теплой, укладывает. А перед прилавком стоит… ну натуральное чмо! Это я потом понял, что в хорошие руки попал, а тогда мой новый хозяин жутко мне не понравился. Чему там было, кстати, нравиться-то? Очки в полхари, от волос запах, что от мадам Краковской, пальто непонятного цвета… вот-вот, что твои тапочки, сколько им лет вчера исполнилось? В общем, завернули меня в бумагу, один хвостик снаружи оставили, и отдали чму в очках. А тот меня – в авоську… Представляшь, меня, московского сырокопченого, и в авоську?! Хотя, я не возражал, обидно только немного было. Но зато на мир сквозь крупные дырочки можно любоваться. На кончик-то бумаги не хватило. А у меня там орган восприятия как раз… Какие глаза, шутишь? Орган восприятия, говорю. Две большие разницы, между прочим. Вот у людей как? Глаза, чтобы видеть, нос – нюхать, рот – вкус ощущать и говорить всякие глупости, ухо – слушать, еще… там… один имеется для… получения удовольствий. А у нас, колбас, орган восприятия – универсальный. Да, да, и нюхать, и слушать, ну и удовольствие опять же… А то! Ты, брат, мало, что из жизни колбасной знаешь. Ничего, со временем обо всем расскажу. Не торопи. Сказал – со временем, значит – со временем. А сейчас продолжим.

      Ехали мы на троллейбусе. Долго