Сироты Каллидиуса. Ди Фой

прощения, но сейчас… Сейчас, если ты захочешь, ты можешь вернуться! Я правда очень хочу этого! Кулон у тебя в руках, это ведь моё обещание! Обещание, что когда-нибудь мы встретимся снова, – она говорила очень быстро, срывающимся голосом, практически в истерике. – Разве ты не хочешь познакомиться с сестрой? Мы ведь семья, Мария…

      – Я вам не верю. И вы мне не семья, – стиснув зубы от злости, проговорила я. – Мои сёстры и братья ждут меня дома. В приюте. Когда-нибудь вы, может быть, поймёте, что то, что вы только что сказали, не облегчает вообще ничего, а я поняла лишь то, что не хочу вас знать.

      Во мне бушевал ураган, по-другому не скажешь. Впервые в жизни я злилась так, что хотела ударить кого-нибудь, если бы он спросил «что случилось?» или «всё в порядке?». Роберт молчал: то ли понимал, что я не хочу говорить, то ли боялся.

      С первого слова, с первого взгляда было понятно, что всё это фальшь. Всё это не укладывалось в голове. Столько всяких «зачем» и «почему» терзали мой мозг, заставляя его раздуваться и причинять невыносимую боль, будто череп лопается от избытка информации и вопросов, следующих за ней. Проще было считать, что родителей у меня вообще нет. Забыть об этом походе раз и навсегда.

      Да, вопросов и недомолвок только прибавилось. Но знать ответы уже совершенно не хотелось. Я убедилась в самом главном – даже вернись они за мной год назад или два, мы никогда не были и никогда не стали бы семьёй. Всё остальное неважно. Я сирота. Так было всегда, сколько я помнила себя и Айвена. Мы брошенные дети. Все мы, живущие в приютах, которые не становятся нашими настоящими домами, но, тем не менее, оказываются родными местами, куда всегда можно вернуться.

      В конце концов, если бы они любили меня, если бы нуждались во мне… Настоящие родители сделали бы всё, но не отдали дочь. И поверить в то, что они хотят вернуть меня спустя пятнадцать лет, ничего для этого не делая, было бы огромнейшей глупостью.

      – Ладно, лучше сказать это сейчас, пока ты не начала зализывать раны, – произнёс Роберт во дворе Каллидиуса. – Это я ослабил застёжку на твоей цепочке.

      – Что?.. – не поняла я.

      – Только не злись, – Роб выставил руки в защитном жесте. – Когда я поговорил с твоей мамой, она… Она сказала мне про тебя.

      – Что?.. – снова переспросила я, не в силах понять услышанное.

      – То есть, я увидел Бонни и спросил, есть ли у неё ещё дети… Она ответила, что есть старшая дочь, с которой она очень плохо поступила. Я видел, как она раскаивается, Мия! Ей правда очень больно из-за этого! И я сказал, кто я.

      – Что? – тупо повторила в третий раз.

      – Я рассказал ей о тебе, показал фото… Если бы ты только видела, как она плакала, как расспрашивала всякие мелочи о тебе… Тогда я признался, зачем пришёл.

      – Ты что, совсем долбанулся? – прошептала я, не веря, что этот идиот способен на такой идиотский поступок.

      На миг я вообще перестала думать о родителях, которые бездарно играли роль раскаивающейся пары. Я не подумала даже о том, откуда у этого конспиратора