1000 не одна ночь. Ульяна Павловна Соболева

не выдержит.

      – Кто?

      – Моя вещь.

      – Не выдержит, значит, такова воля Аллаха, брат. Но терять время…

      – Я не помню, чтоб интересовался твоим мнением, Рифат. Я отдал приказ сделать привал. С каких пор мы обсуждаем мои приказы?

      – Ты это серьезно? На хрен она тебе сдалась? В любой деревне найдется с десяток умопомрачительных шармут*4, готовых ублажить тебя самыми мыслимыми и немыслимыми способами. Это обуза в дороге. Проклятый русский ублюдок специально отдал ее тебе. По сравнению с остальными она какая-то немощная.

      – Я еще раз спрашиваю, мой дорогой Рифат – я интересовался твоим мнением о своей вещи? Я просил тебя ее похвалить или раскритиковать? Или ты заделался свахой и выбираешь мне женщин? Отдай приказ разжигать костры и ставить палатки. Ночевать будем здесь, в Тургад поедем утром.

      Превозмогая боль, я пыталась правильно понять, о чем они говорят… но разбиралась не сразу, потому что тело ныло настолько нестерпимо, что казалось, я уже полуживая. Бедуин соскочил с седла и стащил меня, как какой-то мешок, подняв за одежду и швырнув на песок. Я на ногах не удержалась и тут же рухнула на четвереньки, стараясь не выть от боли и попытаться встать. Стоять перед ублюдком на коленях мне не хотелось. Но занемевшие ноги меня не слушались, и я падала обратно в песок, а они хохотали – Кадир и этот его прихвостень.

      – Извивается, как червяк. У меня б на нее не встал.

      – Если у тебя когда-нибудь встанет на мою вещь, я закопаю тебя, как ту русскую свинью, в пустыне с отрезанным членом в зубах.

      Кадир продолжил смеяться, а вот его товарищ перестал. Он крикнул другим бедуинам разбивать лагерь.

      – Эй… эй ты!

      Я замерла и, задрав голову, посмотрела на возвышающегося надо мной бедуина. Он протягивал мне руку, чтобы помочь подняться. Но я не хотела к нему прикасаться. Не хотела никакой помощи, чтобы потом эти же руки резали меня на части? Я бы скорее дотронулась до паука или скорпиона, чем до него. Я все же встала сама, упрямо глядя ему в глаза, которые сузились, и улыбка пропала с очень полных чувственных губ. Он вдруг сделал резкий выпад рукой и стиснул мою шею ладонью.

      – Ты будешь жрать с моих рук и облизывать мои пальцы, а потом целовать мне ноги, чтоб получить добавки.

      – Никогда.

      Рот скривился в усмешке, от которой у меня по коже поползли мурашки ужаса.

      – Слово «никогда» здесь говорю только я. А ты можешь повторять лишь две последние буквы в конце него. Запомни – ты вещь. Моя. Если я решу, что ты мне не нужна – я тебя убью. И это лучшее, что может с тобой произойти, если ты меня разозлишь.

      Его слова могли показаться пафосной шуткой или цитатой из какого-то фильма, но в эту секунду его низкий голос звучал более чем реально особенно в сочетании с сухим блеском очень светлых глаз, которые казались нарисованными на темном лице каким-то гениальным или дьявольским художником.

      Вернулся Рифат с лепешкой и куском вяленого мяса, надетого на палку.

      – Слишком