Тень ветра. Карлос Руис Сафон

Караксе и том пугале, пропахшем горелой бумагой, – человеке, который сам себя считал персонажем, сошедшим со страниц книги. В ноябре, через месяц после всего происшедшего, я даже не предпринимал попытки приблизиться к Королевской площади и уж тем более не пытался улучить возможность увидеть в окне силуэт Клары. Впрочем, должен признать, в том была не только моя заслуга. Дела в магазине шли бойко, и мы с отцом буквально сбивались с ног.

      – Надо нанять кого-то в помощь, вдвоем мы с тобой не справимся с заказами, – твердил отец. – Причем нам нужен не просто знающий человек, но полудетектив-полупоэт, который бы не требовал много денег и не боялся непосильной работы.

      – Думаю, у меня есть подходящая кандидатура, – ответил я.

      Я встретился с Фермином Ромеро де Торресом в его обиталище, под сводами улицы Фернандо. Бродяга складывал из обрывков, извлеченных из урны, первую страницу «Оха дель Лунес». Передовая статья, судя по иллюстрациям, была посвящена общественным работам и развитию страны.

      – Ну вот, очередное водохранилище! – услышал я. – Эти фашисты, мало того что воспитывают из нас усердных богомольцев, хотят заставить нас плескаться в воде, как лягушки.

      – Добрый день, вы меня помните? – спросил я негромко.

      Попрошайка поднял взгляд, и его лицо расплылось в улыбке:

      – Хвала моим очам! Что новенького, друг мой? Не хотите ли глоток вина?

      – Сегодня угощаю я, надеюсь, вы не страдаете отсутствием аппетита?

      – Ну, от хорошей марискады я бы не отказался, но, впрочем, готов подписаться на все, что угодно.

      По пути к книжной лавке Фермин Ромеро де Торрес поведал мне о невзгодах, которые выпали на его долю за последние недели, и все ради того, чтобы избежать всевидящего ока госбезопасности, но прежде всего – своей персональной немезиды в лице инспектора Фумеро, история его столкновений с которым, судя по всему, составила бы не один том.

      – Фумеро? – переспросил я, вспомнив имя солдата, который расстрелял отца Клары Барсело в крепости Монтжуик в начале войны.

      Побледнев от ужаса, бедолага молча кивнул. После многих месяцев, проведенных на улице, он был голоден, немыт и вонюч. Бедняга не имел ни малейшего представления о том, куда мы направляемся, и я прочел в его взгляде нарастающую тревогу, которую он пытался скрыть за несмолкаемой болтовней. Когда мы приблизились к нашей лавке, попрошайка стрельнул в меня обеспокоенным взглядом.

      – Проходите, пожалуйста. Это лавка моего отца, я хочу вас с ним познакомить.

      Бродяга был как комок нервов, очень грязный комок.

      – Нет, ни в коем случае, я не при параде, а тут достойное заведение, как бы мне вас не оскандалить…

      Отец приоткрыл дверь, оценивающим взглядом оглядел нищего и бросил быстрый взгляд на меня.

      – Папа, это Фермин Ромеро де Торрес.

      – К вашим услугам, – произнес бродяга дрожащим голосом.

      Отец сдержанно улыбнулся и протянул ему руку. Нищий не отважился пожать ее, устыдившись собственного вида и своих грязных рук.

      – Послушайте,