Венганза. Рокировка. Юлия Михайловна Герман

такой же спокойно-равнодушной.

      – На фортепиано. Она играла на фортепиано, – прошептала, вспоминая маму, сидящую ко мне спиной и играющую «Лунную сонату».

      –Тебе нравилось слушать её игру?

      – Я любила наблюдать за ней во время игры, – слегка улыбнулась.

      Когда мамины пальцы порхали над клавишами, она превращалась в неземное создание. Весь её образ становился практически невесомым и безумно прекрасным. Она отдавалась игре полностью, отключаясь от реальности. А я, забравшись в кресло с ногами, смотрела на неё, уносилась под музыку туда, где были только мы вдвоём.

      – Она учила тебя играть на фортепиано? – Роуз сидела по-прежнему, не двигаясь, изучая меня.

      – Нет. Не она. Папа считал, что мама бездарность, и нанял для меня учителя, – мечта играть вместе с мамой обернулась кошмаром. Бесконечные пустые этюды, монотонные гаммы и недовольство учителя и папы навсегда перечеркнули мою любовь к классической музыке. Единственный, кто помогал мне не затушить тлеющий огонек былой страсти – мама. Когда я начинала падать духом и думать, что никогда не осилю очередной этюд, она тихо присаживалась рядом и незаметно подсказывала, затягивая и превращая нудную зубрежку в настоящее исполнение.

      Под ложечкой противно защипало. Вспоминать то время, зная, что её больше нет, напоминало занятие мазохизмом. Говорить о маме, после её смерти всегда было тяжело, а теперь, когда во всей вселенной не осталось ни одного близкого человека, казалось просто невыносимым. Грудь щемило от тоски по её ласке и любви. От отчаяния, подпитываемого беспощадным одиночеством, захотелось вернуться в ту яму, из которой я так яростно искала выход.

      – После того, как мамы не стало, ты продолжила заниматься музыкой? – размеренный голос Роуз не раздражал, но и не радовал. За время, проведенное в больнице, я привыкла к постоянному присутствию посторонних, их тихому перешептыванию, мягким шагам. Разговоры с доктором Тенью стали частью новой жизни, они просто появились в ней как данность, не зависимо от того, нравится мне это или нет.

      – Когда я была совсем маленькой, постоянно наблюдала за маминой игрой. Для меня это казалось чудом! – вспоминая свои первые бестолковые попытки извлечь из рояля, стоявшего в холле внизу, хоть какие-то складные звуки, снова заставили улыбнуться. – Для меня фортепиано – это она. Без неё оно превратилось в боль.

      – Больше ты не играла? – Роуз наклонилась чуть ближе, дожидаясь ответа.

      – Пришлось, – сжала одеяло в кулаках, впиваясь ногтями в ладони. – Папа не позволил прекратить занятия. Я искала утешение в наушниках, слушая рок и мечтая заглушить крики души, извлекая пронзительные звуки из гитары, но всё осталось лишь в мечтах.

      – Могу я узнать почему? – пристальный взгляд Доктора испепелял.

      – Папа считал это бесполезной тратой времени и распутством, – по щеке скатилась предательская слеза.

      – Чем ты заглушала свою боль? – понизила голос Роуз.

      – Почти все время проводила с подружками. Часто ночевала у них