12 стульев. Золотой теленок. Коллекционное иллюстрированное издание. Илья Ильф

Кадет!

      – Кадеты Финляндию продали, – замычал вдруг Чарушников, – у японцев деньги брали! Армяшек разводили.

      Кислярский не вынес потока неосновательных обвинений. Бледный, поблескивая глазками, председатель биржевого комитета ухватился за спинку стула и звенящим голосом сказал:

      – Я всегда был октябристом и останусь им.

      Стали разбираться в том, кто какой партии сочувствует.

      – Прежде всего, господа, демократия, – сказал Чарушников, – наше городское самоуправление должно быть демократичным. Но без кадетишек. Они нам довольно нагадили в семнадцатом году!

      – Надеюсь, – ядовито заинтересовался губернатор, – среди нас нет так называемых социал-демократов?

      Левее октябристов, которых на заседании представлял Кислярский, не было никого. Чарушников объявил себя «центром». На крайнем правом фланге стоял брандмейстер. Он был настолько правым, что даже не знал, к какой партии принадлежит.

      Заговорили о войне.

      – Не сегодня-завтра, – сказал Дядьев.

      – Будет война, будет.

      – Советую запастись кое-чем, пока не поздно.

      – Вы думаете? – встревожился Кислярский.

      – А вы как полагаете? Вы думаете, что во время войны можно будет что-нибудь достать? Сейчас же мука с рынка долой! Серебряные монетки – как сквозь землю, бумажечки пойдут всякие, почтовые марки, имеющие хождение наравне, и всякая такая штука.

      – Война – дело решенное.

      – Вы как знаете, – сказал Дядьев, – а я все свободные средства бросаю на закупку предметов первой необходимости.

      – А ваши дела с мануфактурой?

      – Мануфактура сама собой, а мука и сахар своим порядком. Так что советую и вам. Советую настоятельно.

      Полесов усмехнулся.

      – Как же большевики будут воевать? Чем? Чем они будут воевать? Старыми винтовками? А воздушный флот? Мне один видный коммунист говорил, что у них – ну, как вы думаете, сколько аэропланов?

      – Штук двести!

      – Двести? Не двести, а тридцать два! А у Франции восемьдесят тысяч боевых самолетов.

      – Да-а… Довели большевики до ручки.

      Разошлись за полночь.

      Губернатор пошел провожать городского голову. Оба шли преувеличенно ровно.

      – Губернатор! – говорил Чарушников. – Какой же ты губернатор, когда ты не генерал?

      – Я штатским генералом буду, а тебе завидно? Когда захочу, посажу тебя в тюремный замок. Насидишься у меня.

      – Меня нельзя посадить. Я баллотированный, облеченный доверием.

      – За баллотированного двух небаллотированных дают.

      – Па-апрашу со мной не острить! – закричал вдруг Чарушников на всю улицу.

      – Что же ты, дурак, кричишь? – спросил губернатор. – Хочешь в милиции ночевать?

      – Мне нельзя в милиции ночевать, – ответил городской голова, – я советский служащий…

      Сияла звезда. Ночь была волшебна. На Второй Советской продолжался спор губернатора с городским головой.

      Глава XX. От Севильи до Гренады

      Позвольте, а где же отец Федор? Где стриженый