Диагноз: любовь. Дарья Сойфер

крупная капля. Сатанисты эти инноваторы, самые настоящие сатанисты! Что здесь надо потереть, чтобы вызвать врача?

      – Едут! – крикнул Марк и постучал. – Ты в сознании? Можешь говорить? Стоять? Ты теряешь ребенка?

      Да они издеваются! Ника всхлипнула. Худеешь из последних сил, живешь, как печальная гусеница, на одной зелени, а он опять про беременность! Что с ней не так? Она похожа на человека, который не знает о презервативах? Или у нее что-то где-то распухло?

      – Ника! – волновался Веселовский.

      – Сейчас, – прокряхтела она, с трудом перенося вес на колени и подползая к двери.

      Как только задвижка поддалась, Ника снова опустилась в позу молящегося. Холодный кафель приятно остужал лоб. Марк ворвался и тронул ее плечо.

      – Я… не… беременна… – выжала она. – И это не из-за тебя…

      – Еще бы! Мы даже не успели… А, не беременна, – выдохнул он.

      – Я имею в виду… Наш поцелуй… – Нике было все сложнее и сложнее облекать мысли в слова.

      И думать было почти невозможно, в голове вертелось только «Пусть это прекратится!»

      – Попробуем добраться до кровати? – предложил Веселовский. – Может, если ты ляжешь, тебе будет легче?

      – Вряд ли… Не могу разогнуться.

      – Болит в боку? Аппендицит, наверное.

      Вот! Пожалуйста! Умный мужчина. А Исаев мял, мял, а в результате ничего не нашел и отправил на УЗИ. Народ во дворе говорил, что Пашку в десятом классе чуть на второй год не оставили. Мама ходила, плакалась директору. Наверное, в меде он так же учился. Хорошо, что теперь есть ультразвук, все за тебя найдут, крестик на брюхе нарисуют, твое дело нехитрое – знай, режь. А в ножички он всегда лучше всех играл…

      – Милая, – Марк провел по ее волосам, заправил за ухо выбившуюся прядь. – Все будет хорошо, я рядом.

      Баритон обволакивал, баюкал, действовал, как транквилизатор. Ей стало уютно, захотелось положить голову ему на колени и вот так уснуть. «Милая…» Ну скажи это еще раз, скажи!

      – Иди ко мне, – Марк перекинул ее обмякшую руку себе за шею, обхватил и поднял.

      Ее! Поднял! Не крякнул, не закряхтел, не покраснел, и вены на шее не вздулись. Просто поднял, как будто уже делал это не раз. Отнес на кровать. В сознании Ники за маревом боли мелькали картинки: белое платье, первая брачная ночь, его идеальных пропорций голова на соседней подушке… Только на соседней, не рядом, она бы умерла, если бы кто-то лег сверху.

      Марк бережно положил ее на стеганое покрывало, она перекатилась на бок, уткнулась носом в один из сотни одинаковых ромбиков и, чтобы не думать о животе, врачах и «Скорой», принялась сосредоточенно считать малюсенькие ровные стежки.

      – Пойду вниз, встречу врача, – Веселовский пошел к двери.

      Ей так хотелось крикнуть: «Останься, не бросай меня!», но Ника понимала, что так будет лучше.

      Все происходило одновременно и с ней, и словно с кем-то другим. Мужик в синей спецовке, тетка в такой же. С противной родинкой на лбу, такой здоровенной, как