Из плена тьмы. Если ты долго смотришь в бездну, то тьма поглощает тебя. Валентина Вануйто

разболелось, и появилось чувство, как будто боль впивается своими коготками в мозг. Предательское чувство страха. Я понимала, что это всего лишь страх из-за неизвестности. Нас пугает больше темноты – неизвестность. Но, тьма эта была чернее, чем в темном подвале. Тишина становилась еще более зловещей, чем молчание, и чтобы не утонуть в своих страхах, я стала шептать во тьму. А может, обращалась к темноте, которая стискивала меня в своих «любовных» объятиях так, что становилось трудно дышать.

      – Пожалуйста-а-а! Есть здесь кто-нибудь? – а в ответ тишина. – А в ответ ни души. Неужели, я здесь и умру и так никто не даст мне ответ? А может, я умерла? Но, если я думаю и чувствую боль, то значит, я все еще жива, – мысли будоражили мой мозг, не давая мне успокоиться и отдаться смиренно темноте.

      Я, сосредоточенно напрягая зрение, вглядывалась в темное пространство. Свернувшись клубочком, подтянув ноги к подбородку и уткнувшись лицом в колени, заплакала. Плакала от безысходности, от неизвестности, страха и невозмоэности что-либо сделать. Чувствовала, как слезы текли по щекам, оставляя влажные дорожки. Уже много раз мои глаза увлажнялись слезами. Наверно, так и буду плакать, пока кто-нибудь не найдет меня и не поможет выйти из этой тьмы. Ничего не могу вспомнить, ничего! Только туман в голове, боль и темнота! Небытие! Ничего и никого! Кругом черным-черно! Боль отступала, но безысходные мысли продолжали терзать меня. Они словно обвиняли меня во всех смертных грехах! Я старалась не поддаваться на это, но все-таки они разъедали меня. Всему виной было то, что я сама считала себя виновной во всем. Пыталась бороться со своим страхом и виной, но они окутывали меня как липкая масса, тянущаяся своими щупальцами из темноты. Всем своим видом этот страх, который окружал меня, указывал на пустоту. Пустота – слишком абстрактное понятие. Для меня пустота – это бездна отчаяния, боли, страха и тьмы.

      – За что? – всхлипывала я судорожно. – Где я? – спрашивала темноту. – Кто-нибудь мне может объяснить, что произошло? Если это розыгрыш, то он глупый и жестокий, – в воспаленном мозгу пролетали стихи З. Гиппиус:

      – Близки кровавые зрачки,

      дымящаяся пеной пасть…

      Погибнуть?

      Пасть?

      Что – мы?

      Вот хруст костей… вот молния сознанья

      перед чертою тьмы…

      И – перехлест страданья…

      Что мы! Но – Ты?

      Твой образ гибнет… Где Ты?

      В сияние одетый,

      бессильно смотришь с высоты?

      Безысходность и бессилие перед неизбежным накалялись до страшных масштабов. Осторожно, поднеся руку к лицу, чтобы вытереть слезы, я дотронулась пальцем до места, где должны находиться глаза, и сразу же, как показалось, зажмурила их. Значит, веки открыты. Но почему я не вижу свои руки? Из всего этого следовало лишь два вывода: либо в помещении, где нахожусь, нет света, либо – ослепла. Ослепла?! Вопрос как