Девочка с медвежьим сердцем. Фрэнсис Хардинг

больше. Колокольня выглядела неумолимым прямоугольником абсолютного мрака. Трава под ногами росла пучками и казалась серой в свете звезд. В углу кладбища стояла маленькая кирпичная, давно заброшенная часовня. Мать отвела Мейкпис туда и бросила в темный угол охапку одеял.

      – Может, вернемся домой?

      По коже Мейкпис полз озноб. Что-то было совсем рядом. Какие-то существа сгрудились вокруг нее. Она ощущала тошнотворную щекотку их близости, словно от паучьих ножек, пробравшихся в мозг.

      – Нет, – ответила мать.

      – Но здесь какие-то существа! – ахнула Мейкпис, борясь с надвигавшейся паникой. – Я чувствую их!

      Девочка с ужасом узнавала ощущения. Ее кошмары начинались так же: с уколов страха, с ожидания нападения.

      – Демоны в моих снах…

      – Знаю.

      – Какие они? – прошептала Мейкпис. – Они… мертвы?

      Но в глубине души она уже знала ответ.

      – Да, – ответила мать тем же холодным, ровным тоном. – Послушай, мертвые подобны утопленникам. Они плавают в темноте, размахивая руками и пытаясь схватить все, что удастся. Может, они и не хотят причинить тебе зло, но обязательно сделают это, если позволишь. Сегодня ты переночуешь здесь. Они попытаются когтями процарапаться тебе в голову, но, что бы ни случилось, не дай им взять верх.

      – Что?! – воскликнула пораженная ужасом Мейкпис, на мгновение забыв об осторожности. – Нет! Я не могу здесь остаться!

      – Ты должна, – отрезала мать, черты лица которой казались чеканными в серебристом свете звезд. В них не было ни мягкости, ни готовности уступить. – Тебе необходимо остаться и заострить палку.

      Мать всегда вела себя очень странно, когда речь шла о важных вещах, словно хранила свое второе «я», своенравное, непостижимое, потустороннее «я», в сундуке с одеждой, под выходным платьем, и пользовалась им в самых крайних случаях. В такие моменты она становилась не матерью, а Маргарет. Глаза казались глубже, волосы под чепцом – гуще и непокорнее, словно у ведьмы, внимание устремлено на что-то, чего не способна видеть Мейкпис.

      Когда мать становилась такой, девочка старалась не поднимать головы и не спорить. Однако на этот раз ее поразил ужас. Она молила так, как никогда раньше. Спорила. Протестовала. Плакала и с яростным отчаянием цеплялась за руку матери. Мать не может оставить ее здесь, не может, не может…

      Мать вырвала руку и так резко оттолкнула Мейкпис, что та отлетела в сторону и едва не упала. Не обращая внимания на дочь, мать вышла, захлопнула дверь, погрузив помещение в непроглядную тьму. Послышался стук задвигаемого засова.

      – Мама! – вскрикнула Мейкпис, больше не заботясь о том, что их здесь застанут. Подбежала к двери и стала ее трясти. Дверь не поддавалась. – Ма!

      Мать не откликнулась. Вместо ответа слышался шорох ее удалявшихся шагов. Мейкпис осталась наедине с мертвыми, мраком и доносившимся издалека безрадостным уханьем сов.

      Следующие несколько часов девочка провела без сна, скорчившись