Пчела-плотник. Виктор Улин

по жизни не любя намазывать бутерброды и собиравшись черпать ее чайной ложкой, даже не прихватил какого-нибудь хлеба на закуску.

      Наверное, стоило с икрой прихватить еще банку каперсов: при полной несовместимости с коньяком, их острый вкус забил бы отвратительный спиртовый вкус этого родного пойла. Но о том смешным казалось даже думать; искать их в «Перекрестке» было бы все равно что требовать презервативы в аптеке Ватикана. И даже альтернативные плоды: зеленые оливки и черные маслины – убогий магазин предлагал в прозрачных консервах, на которые не хотелось смотреть.

      Правда, на кривоватой яблоне, единственной уцелевшей от родительских забот, краснели созревающие плоды. Но Андрианов яблок не любил и никогда не ел, разве что баловался незрелыми плодами в раннем детстве.

      «В раннем детстве»…

      Кажется, Юрий Иванович подумал так громко, что слова можно было услышать.

      Но услышать их не мог никто; стоял понедельник, день отдыха соседей-навозников. Начало недели тут отмечалось отсутствием воды для полива: насос отдыхал, общая цистерна мгновенно пустела, а индивидуальные бочки были украдены у всех поголовно минувшей зимой. Очередной страшной зимой страшного 21-го века, когда сдатчикам металлолома уже не хватало медных троллей, каждую ночь срезаемых в городе.

      Правда, сейчас прошло время поливать, настало время собирать – но кругом все-таки было пусто.

      Андрианов налил 2-ю рюмку и, прислушиваясь к ощущениям первого хмеля, поднял голову к старой черемухе, что росла у края террасы.

      Черемуха он помнил с детства; она вымахала невесть как на его глазах и состарилась вместе с ним. Состарилась не как дерево, а как человек – полностью, безнадежно и необратимо.

      О том говорили напоминающие гнилой горох стручки, что свисали с ветвей вместо полновесных антрацитовых ягод.

      И какая-то отвратительная шелуха, сыпавшаяся на покосившиеся бетонные плиты.

      Мысли о старости и о давно умершем детстве сорвали ненужные, жалкие в своей тупиковости воспоминания.

      * * *

      Детство было долгим и разным.

      Одним из самых ярких воспоминаний остался день 12-го апреля 1961 года. Когда он, маленький светлоликий мальчик Юра Андрианов в возрасте 1 года 6 месяцев и 21 дня, шел с дедушкой по улице, а прохожие показывали на него пальцами и кричали, что

      вот – идет космонавт Юрий Гагарин!

      Не только потому, что на Юре переливался серый комбинезончик, привезенный отцом из Москвы – он сам сиял улыбкой.

      Улыбкой счастливого неведения, столь естественной для глубокого детства и пропадающей уже в юности.

      Все происходило на улице Достоевского, до 1917 года именовавшейся Тюремной, а после переименованной потому, что великий русский писатель сидел в той самой пересыльной тюрьме, следуя к месту заключения в далекий Омск. И шли они мимо старой школы №39, в которой он потом учился и которая осталась не прежнем месте, только теперь называлась «гимназией».

      Если говорить