Вечный Град (сборник). Татьяна Александрова

если оно не одно и не случайно, всегда оставляет некую печать на лице человека! На тебе ее нет. Поэтому все, что я могу тебе предложить, – это принести жертву прямо сейчас. У нас все есть: вот изображения богов и августа, гению которого ты также можешь поклониться, ладан и вино готовы. Этого будет достаточно.

      – Я христианин! – повторил Юстин.

      Рустик тяжело вздохнул и некоторое время молчал.

      – Так ты отказываешься принести жертву?

      – Отказываюсь!

      – Я дам тебе время одуматься. Если ты не согласишься принести жертву сейчас, я прикажу бить тебя плетьми. Я не должен был бы этого делать, потому как ты свободный человек, но я хочу отечески вразумить тебя. Если и после этого ты откажешься выполнить положенные требования, я назначу тебе отсрочку в тридцать дней.

      – Отсрочки не надо! – твердо ответил Юстин, – За тридцать дней ничего не изменится. Я понимаю, что меня ждет.

      – Сомневаюсь! Да, вот еще что скажи: где и для чего вы собираетесь?

      – Я живу возле Тимофеевых бань, чуть выше, снимаю там две комнаты в инсуле Мартина, на пятом ярусе. Там же я останавливался и раньше, в первый свой приезд в Город. Никакого другого места для собраний у нас нет.

      – Но что вы там собирались, ты не отрицаешь?

      – Нет.

      – Что вы делали, когда собирались?

      – Мы занимались философией, изучали Писание.

      – Ты учил их поклоняться Христу и не почитать богов?

      – Да.

      – И эти люди, которые с тобой, все твои ученики?

      – Все.

      – Юстин, сын Приска! Последний раз спрашиваю тебя: согласен ли ты раскаяться и принести жертву богам?

      – Нет!

      – Уведите его и бейте плетьми! Пятьдесят ударов, да покрепче! – обратился Рустик к прислужникам.

      Юстина увели.

      Рустик начал допрашивать остальных, по порядку. Они были куда менее красноречивы, чем Юстин, но твердость и спокойствие в них были те же, во всех, даже в женщине по имени Харитó.

      Когда их допрос близился к концу, вернулись солдаты с Юстином. Пока его вели к месту, предназначенному для осужденных, было видно, что одежда его липнет к окровавленной спине, шел он еле-еле, пошатываясь. С уголков губ стекали струйки крови. Видимо, к назначенным пятидесяти плетям конфекторы добавили кое-что от себя.

      Рустик, увидев это, неодобрительно покачал головой.

      – Я сказал: пятьдесят плетей! И все! Никаких зуботычин! Кто-то решил выслужиться?

      Ответа не последовало.

      Потом, обратившись к Юстину, Рустик спросил:

      – Ну, хоть теперь-то ты одумался?

      – Я по-прежнему… в здравом уме, – ответил тот глухо и хрипло, но отчетливо. – И… повторяю вновь… я… христианин!

      Рустик закрыл глаза и, подперев кулаком висок, опираясь на подлокотник своего кресла, некоторое время молчал. Потом выпрямился и заговорил вновь.

      – Что ж? Я пытался сделать для тебя что мог. Но ты сам приговорил себя к смерти. Недаром говорят: