Вечный Град (сборник). Татьяна Александрова

после любого вина такое может приключиться.

      Гости говорили как будто наперебой, но каждого было хорошо слышно, а Веттий только вертел головой, не успевая замечать, кому принадлежит каждая новая фраза.

      – Их бывает два сорта, и фалернского, и альбанского: сухое и сладкое.

      – А в каком фалернском надо вымачивать курицу, чтобы была нежнее?

      – В молодом, как советует Гораций!

      – Божественный Октавиан Август с вами не согласился бы. Он, как известно, предпочитал ретийское.

      – Наш мантуанец Марон тоже его хвалит, но, видимо, за полтора-два века оно сильно испортилось.

      – Друзья! – Геллий хлопнул в ладоши, привлекая внимание слушателей. – А не сделать ли нам предметом нашей сегодняшней беседы сам пир? Будем пить и есть, и насыщаться не только телесно, но и духовно, делясь друг с другом познаниями обо всем, что подается к столу, что пьется и естся.

      – Отличная мысль! – согласился Фронтон. – За такими разговорами, пожалуй, правда будет не до грусти!

      – Так начнем? – Геллий призывно воздел руки.

      – Вот, заговорили о вине. Кто что может сказать на этот счет? Я, например, сразу припоминаю, что Платон в «Кратиле» производит слово «ойнос» от «ойомай» и «нус» – то есть «считаю себя умным». Ведь кто пьет, сразу становится самоуверен, красноречив, и все его мысли кажутся ему блестящими.

      – Да, но не потому ли «то, что сказано под розой, не разглашается»? – подал голос правовед Юлий Павел. – Не случайно и Одиссей у Гомера говорит:

                                                 …Хочу перед вами

      Делом одним я похвастать: вино мне язык развязало;

      Сила вина несказанна: она и умнейшего громко

      Петь и безмерно смеяться, и даже плясать заставляет;

      Часто внушает и слово такое, которое лучше б

      Было сберечь про себя…[7]

      Все засмеялись, а он продолжал: – Внесу и я свою долю в общее пиршество. Про Ромула Луций Пизон Фруги пишет, как тот однажды за трапезой мало пил, ссылаясь на то, что на другой день у него должна быть важная встреча. А когда ему сказали, что если все откажутся пить, вино подешевеет, он ответил: «Ничего подобного! Не подешевеет, если каждый будет пить сколько хочет».

      – Что-то непонятно. Почему не подешевеет-то? – раздались недоуменные вопросы.

      – Ну как же? – удивился рассказчик. – Все понятно. Это он выпил мало, потому что столько хотел, а большинство все равно будет хотеть пить много.

      – Благодарю тебя, Павел! – откликнулся хозяин. – Последний твой рассказ заслуживает быть записанным, остроумие его так изысканно, что надо обладать утонченным умом, чтобы понять его.

      Говоря это, он подал кому-то знак – и только тогда гости обратили внимание: в углу на складном стуле сидит молодой раб с пугилларом в руках и что-то спешно записывает.

      – Как видите, я пополняю свое собрание прямо на пиру, совмещая приятное с полезным, – довольно произнес Геллий, потирая руки.

      – Но

7

Здесь и далее «Одиссея» Гомера цитируется в переводе В. А. Жуковского.