Слава. Даниэль Кельман

от желания.

      На другой день, оставшись дома один, он впервые попробовал перезвонить на один из тех номеров, с которых с ним пытались связаться.

      – Это я. Просто хотел поинтересоваться, все ли в порядке.

      – Кто мне звонит? – спросил в ответ мужской голос.

      – Это Ральф!

      – Какой еще Ральф?

      Эблинг быстро повесил трубку и набрал кому-то еще.

      – Боже, Ральф! Я вчера пытался тебе… Пытался… Я…

      – Помедленней! – произнес Эблинг, разочарованный тем, что на том конце провода вновь оказался мужчина. – В чем дело?

      – Я так больше не могу.

      – Ну так завязывай с этим.

      – Выхода нет.

      – Выход есть всегда, – не смог сдержать зевоту Эблинг.

      – Ральф, ты что, хочешь сказать, что я… должен наконец за все поплатиться? Что надо идти до конца?

      Эблинг принялся переключать каналы, но и тут ему не везло: по каждому либо играли разную народную музыку, либо показывали стругавших столешницы столяров и повторы сериалов восьмидесятых годов. Унылый репертуар для тех, кто после обеда дома. Почему он вообще смотрел телевизор, почему был дома, а не на работе? Могло быть так, что он просто забыл на нее пойти?

      – Я проглочу целую пачку, так и знай!

      – Валяй, глотай, – Эблинг потянулся за книгой, лежавшей на столе. Мигель Ауристус Бланкус «Путь Я к самому себе». Солнечный диск на обложке. Это его жена такое читала; Эблинг с отвращением отложил книгу в сторону.

      – Тебе всегда везет, Ральф. Вечно все тебе достается. Ты не имеешь понятия, каково это – быть вечно вторым. Одним из многих. Человеком третьего сорта. Тебе это неведомо!

      – Да, верно.

      – Я сделаю это, я не шучу!

      На случай, если несчастный вздумает ему вдруг перезвонить, он отключил телефон.

      Той ночью ему снились зайцы. Большие зайцы. Смотреть на них было неприятно: они лезли из густого подлеска, больше напоминали грязных оборванцев, чем милых мультяшных созданий, и пялились на него горящими глазами. Позади в зарослях что-то хрустнуло; он обернулся, но стоило ему пошевелиться, как все рухнуло, окружавшая его действительность рассеялась, и он услышал, как Эльке бурчит, что хочет, наконец, свою собственную спальню – нельзя же, в самом деле, так громко сопеть.

      Начиная со следующего дня телефон молчал. Эблинг прислушивался, ждал, но тот и не думал звонить. Когда наконец в начале рабочего дня раздался звонок, на проводе был всего-навсего его шеф, интересовавшийся, почему сотрудника уже второй день нет на работе, не нужно ли ему что и не затерялся ли где-нибудь в пути его бюллетень. Эблинг извинился, в подтверждение своих слов покашлял, но как только услышал от начальника, что ничего страшного в том нет, со всеми случается, волноваться не стоит, он все-таки заслуженный работник и в коллективе знают ему цену, на глазах у него выступили слезы ярости.

      На другой день он доломал три компьютера, а на одном установил жесткий диск так, чтобы ровно месяц спустя все данные на нем удалились сами собой. Телефон молчал.

      Пару