Проклятый род. Иван Сергеевич Рукавишников

о льдины лодка. И набавлял цену Федор. И причалила лодка. А снесло верст на пять.

      Потому опоздали Федор с Вячеславом. Лицо Вячеслава хотело плакать, когда они были недалеко.

      Деньги были у Федора, и он хранил бодрость.

      – Стой. Сюда.

      Вошли в часовню.

      Вышли.

      – Видишь ты эту просфору?

      – А? Ну?

      Вячеслава убил предстоящий стыд опоздания.

      – Ну. И пусть эта просфора будет из Печерского монастыря. И там мы стояли обедню. Понял?

      Но стыдный страх охватил Вячеслава. И потом молча вошли в дом.

      Спасли Федора деньги, таившиеся в его кармане. Две тысячи. Он, не боясь, вошел в поминальную залу. И почтительно подал поминальную просфору. Спокойно-важно вымолвил:

      – В Печерском монастыре были. Просфору вынимали. Задержались.

      И гудели слова молитв.

      И стояли братья. И поодаль стояли две сестры их, ими незнаемые. Врозь с братьями росли Любовь и Анна. И не хотели братья сестриных жизней. Только Васька бегал в сестрину комнату. По вечерам да по утрам.

      Любовь и Анна в черных платьях. Красиво портниха обшила крепом. У Любови на голове убор-чепчик из креповых полос. Красиво. Анна не захотела.

      – Где хотите, только голову оставьте.

      Обе сестры по купечеству старые девы. Любови двадцать пять лет. Анне двадцать четыре. Обе учились в институте для благородных девиц. И вот стоят чинно, молитвы разные слушают. Колено-преклоняются после всех, но быстро. Шуршат – боятся ошибиться. И все в них почтительно. Но и все в них важно.

      «Здесь много смешного. Но мы не смеемся. “Вечная память”. Да и было бы над кем смеяться».

      Васька около сестер. И то они замечают его, то не замечают.

      В черной курточке, в черных штанах – у Васьки пока пиджака нет – стоит он подле сестер, их косым взглядом оглядывает. Или забыла нянька, что Ваське пятнадцать лет.

      Торжественно выплакалась панихида. Стали люди по комнатам чинно ходить. Большой человек был железный старик, раб Божий Яков. Но слова воспоминаний о нем ныне были больше величия его. Каждый хотел, чтобы покойник был еще богаче, еще умнее, еще железнее.

      И торжественно сели за трапезу. И торжественную беседу повели. И много было слов, и много было ряс разноцветных, золотых крестов. И много было черных сюртуков – и длинных-длинных и покороче. И много было рыбных даров Волги, и много было блинов и вина.

VIII

      Недавно Васька узнал тайну жизни. Женщина любопытна ему. А молодых женщин в дому нет. Только сестры. Он их и разглядывает, просыпающиеся чувства свои тешит. Утром придет в сестрину комнату. Те одеваются. Горничная девушка Феня помогает. Ну, та старая уж, желтая. Долго одеваются сестры, причесываются. Васька на голые руки глядит, на порхающие. И платье разное женское, по стульям набросанное, приятно ему. И запахи разные. Переговаривается Васька с сестрами о разном, только не о том, где мысли его. Дышит тяжело, и мысли его то полетят, то спотыкаются. Ну, и вечерами то же.

      Феня стародевичьим хитрым глазом своим ревнивым что-то подметила.

      – Не место бы барчуку у нас.