Царица лукоморская. Ирина Боброва

и след простыл. Делать нечего, пришлось восвояси возвращаться. Идёт Вавила домой, сам с собой спор ведёт, решить пытается, что гадание означает.

      – С одной стороны вроде парень на коне лихой наездник, так ведь ежели девка родится, да с такой матерью, как Кызыма, она уж точно по лесам да полям гонять на горячем скакуне будет… А ежели первый вариант взять, когда белый камень в горшок со щами упал – так ведь волхв сам щи варил, а он мужеского полу, значит, сын народится…. Вот поди тут, разбери, где она – правда? И ведь к богам обращался, а они однозначного ответа так ни разу и не дали!!!

      – Ну что, Вавила, сходил? Кого нам волхв напророчил?

      Царь–батюшка вздрогнул, по сторонам посмотрел, хмыкнул: надо ж, так впечатлился, что и не заметил, как до своего терема добрался. Уж и ногу занёс, чтоб на крыльцо взойти.

      – Не наступи, ненароком. Али не то нагадал волхв, ибо мнится мне, что расстроенный ты шибко?

      Вавила вниз глянул, а на крыльце Домовик сидит, да не один. Из хрустального дворца к нему собрат наведался, тоже домовой, только по причине большого участка работ его Дворцовым звали. А третьим в компании Овинник, но даже для своей породы шибко уж махонький. Овинника этого Вавила не знал, видно издалека прибыл родственников попроведать. Росту с вершок, плешивенький, щупленький, но одет справно, даже богато: рубашонка на нём шёлковая, порты бархатные, пояс золотом шит. Перед гостем миска стоит, полная овощей. Овинник царю кивнул, а поздороваться не вышло – рот пищей набит. Удивился царь столь большому аппетиту этого маленького существа. Встал столбом и, открыв рот, смотрит, как редька с редиской, и прочие овощи, у Овинника во рту исчезают. Гость есть, торопится. Когда корешок хрена сгрыз, да не просто так, а с чесночком вприкуску, царь не выдержал, спросил:

      – А скажи–ка мне, Овинник, пошто ты такой модный, одетый прям хоть в цари тебя, и при этом такой голодный? Неужто хозяева тебе одёжу едва ль не царскую справили, а накормить забыли? И где ж ты служишь, что редьку с хреном аки блюда райские трескаешь? Вот смотрю я на тебя, и мнится мне, что наша редька слаще, чем киселёк в садах небесных?

      – Да там и служит, – ответил за гостя Домовик, – в самом что ни на есть Ирие. Скотником. А что хрен с редькой трескает да репой закусывает, так отчего б не потрескать, ибо для него это блюда деликатесные.

      – Вот как? А я думал, в Ирие молочные реки текут, – недоверчиво хмыкнул Вавила, – да промеж кисельных бережков, а у бережков тех сливочки пенятся…

      – Текут, – кивнул Овинник, поглаживая вздувшийся животик. Глазами он ещё б съел, да в животе места не осталось. Вздохнул он с сожалением, мисочку подальше отодвинул и подумал, что надо бы попросить родственника гостинец собрать, да побольше – чтобы в Ирие, как в очередной раз кисель сладкий в горле комом встанет, можно было себя остреньким побаловать. И ещё отметил, что приспроситься бы надо, не осталось ли с прошлогодних запасов капустки квашеной да огурчиков солёных. А ещё бы краше было, ежели б грибов бочонок удалось бы выпросить – вот уж пир был бы и для тела, и для измученной сладостями да молочными продуктами