Реквием по живущему. Роман. Алан Черчесов

чем? Дай, попробую… Противно пахнет.

      – Не так, чтобы очень.

      – А на что они, крашеные камни?

      Слышно, как молчат. Потом робко:

      – Мало ли!..

      – Может, игра какая новая? – и опускают глаза, и только кто-то тычет носком сапога в рыхлую породу.

      – Смотрите, вот еще… Палка какая-то, – и все внимательно глядят, пробуют пальцами. – На волос похоже.

      – Волос и есть.

      – Или щетина… Щетина, только почти вышла вся, чуть-чуть осталось.

      – И в краске тоже. Вон и палка измазана.

      – Малость шире стрелы. Раньше стрелы такие правили, длиннее только. Так ведь, Ханджери? – и они пристально, до рези в глазах, смотрят на палку, осколки и скорлупу. А потом один из них подымает с земли подгнивший бурдюк, держит на вытянутой руке. Держит, а другие вспоминают:

      – Из тех, что в карты выиграл. Сам не гнал никогда.

      – А Бог его знает! Может, когда и баловался.

      – А ты хоть раз запах слыхал? То-то! Он толком и рог-то держать не умеет.

      – Ему просто не нужно.

      – Что?

      – Коли б нужда была, держал бы, небось, посноровистей многих. Только не любит он этого. Араку за версту обходит.

      – По-твоему, бурдюк сюда сам прискакал? Или овца какая тут свой желудок сплюнула да дальше пошла?

      Они в охотку смеются, разве что немного дольше, чем требуется на то, чтобы исцедить из глоток весь смех. А потому молчание приходит поздновато, и во рту от него приторно сразу и кисло, будто от переспелой ягоды кизила. И кто-то говорит, чтобы сплюнуть тот вкус:

      – Нет, тут нечисто что-то.

      И кто-то другой отвечает:

      – Угу, слишком краской заляпано.

      Но больше смеха не слышно, и он понимает, что брякнул невпопад, и слышит:

      – Веселись, если путного ничего придумать не горазд. Только он это получше твоего умеет – шутки шутить.

      – Ладно спорить вам. А палочку ты с собой прихвати. Пригодиться может.

      И никто из них, конечно, не знает, к чему, однако все охотно соглашаются:

      – Да, не забыть бы.

      – Ты в чехол спрячь. С ружьем-то вместе надежней – не потеряешь.

      – Зря волнуешься: у него и за пазухой не пропадет, до сих пор пот с прошлогоднего сенокоса на груди прячет!

      – Тут ты приврал. Последний раз он лет пятнадцать назад косу в руках держал, – и теперь они снова – хором и настойчиво – смеются, словно жажду про запас утоляют.

      И в тот же вечер, на подступах к аулу, хлестнув плетьми по лошадям, врываются они на истомившуюся в неведении улочку, врываются с гиканьем и шумом, даже не взглянув на ныхас, где сидит он вместе с выросшей своей тенью и озадаченно следит за их безумием. И пьянка в этот день блуждает от дома к дому, унижая криками ночь. А наутро он, Одинокий, опять находит на своем порожке миску, только уже с дерьмом.

      И видят они, как он задумывается, хмуря невинные брови, смотрит, не оглядываясь