Хрустальный кубок, или Стеклодувы. Дафна Дюморье

там».

      Пьеру в это время было лет семнадцать, и отец, имевший весьма широкие деловые связи, устроил так, что сына отправили на Мартинику к одному богатому плантатору. Мне тогда было шесть лет, и я отлично помню отчаяние и слезы во всем доме – ведь все три брата были так привязаны друг к другу, – а также поджатые губы и молчание матушки, когда она укладывала в дорожный сундук вещи Пьера, гадая, увидит ли еще когда-нибудь своего сына. Даже отец, когда настал час расставания, казалось, испытывал огорчение и сам проводил Пьера в Нант, где брат должен был сесть на корабль. Отец посылал с ним довольно большую партию стекла не особенно высокого качества, с тем чтобы Пьер мог его продать и составить себе таким образом небольшой капитал.

      Без Пьера в доме стало очень скучно. Его веселый нрав и забавные выходки оживляли нашу жизнь, которая порой казалась несколько мрачноватой нам с Эдме, двум маленьким девочкам, предоставленным самим себе, поскольку братья работали в мастерских, а мать была постоянно занята либо счетами и торговыми книгами – на ней по-прежнему лежала вся деловая часть отцовского предприятия, – либо хлопотами по хозяйству. Вскоре, однако, мы забыли о Пьере, ибо в следующие месяцы произошли два события, которые запечатлелись в моей памяти как некие поворотные моменты.

      Первое из них заключалось в том, что мой брат Робер, отбыв положенные три года подмастерьем, стал мастером-стеклодувом. Вторым же событием был визит короля на нашу стекольную мануфактуру в Ла-Пьере. Оба они относились к 1769 году.

      Первое пришлось на одно из воскресений в июне. В два часа дня все мастера и работники в праздничной одежде собрались, ожидая прибытия музыкантов. Накануне матушка и другие жены мастеров накрыли в стекловарне длинные деревянные столы – праздник состоялся в перерыве между «топками», как мы их называли, и печь на некоторое время остыла, – и теперь столы были уставлены яствами для всех работников стекловарни, а также для гостей. Приглашенных было довольно много. Пришли, разумеется, все наши родственники, торговцы и мануфактурщики, с которыми отец вел дела; помимо них были приглашены мэр Кудресье, бальи, егеря и лесничие имения и все женщины и дети, жившие по соседству.

      Выстроилась длинная процессия, во главе которой встали музыканты, за ними – два старших мастера, мой дядя Мишель и еще один гравер, а между ними – будущий мастер, мой брат Робер; далее, строго по старшинству, следовали все члены нашего стекольного «дома». Первыми шли наши мастера, за ними – пришлые, работающие по найму, и возчики-комиссионеры, потом кочегары, подмастерья и, наконец, женщины и дети. Шествие началось от стекловарной печи, проследовало через двор, потом через огромные ворота в парк и подошло к самому шато, где ожидали отец и матушка вместе с кюре, мэром и остальными важными персонами.

      Здесь состоялась краткая церемония. Новый мастер принес клятву, получил благословение кюре, после чего произносились речи. Затем