Бедные, бедные взрослые дети. Галина Гонкур

конечно, в Москве, правда, все в спешке да на бегу: например, Наташа покупала матери путевку в Турцию, и улетать надо было из Москвы. Вот, в одном аэропорту встретятся, пока до другого едут да рейса подождут – поговорят, да и опять расстались. Потом такое же суетное свидание на обратном пути. Или вот лечиться, вены свои злосчастные удалять, наследие долгих лет стоячей работы, то на табачной фабрике, то в ларьке, она в Москву приезжала – Наташа ей самую лучшую клинику оплатила и стационар при ней. И пару раз даже пришла, проведала, несмотря на всю свою занятость.

      Аурика дочь не осуждала, за суховатость её, жестковатость не дочернюю. Не понимала, нет, что есть, то есть. Как так-то: у дочери давно уже квартира в Москве, а Аурика там не была ни разу, пока жить в Москву не переехала. Дочь не звала, самой напрашиваться было неудобно, и воспитана Аурика была хорошо, и вообще – робела перед дочерью. Или вот с детьми, замужеством: девке давно за тридцатник перевалило, а про свадьбу с ней заговорить или внуков прямо и не моги, такой шум возмущенный поднимет. Много странностей, много. Даже вот просто поговорить с ней, и то проблема – о чем говорить-то? О чем Аурика не спросит – та раздражается: тв-сериалы, заготовки на зиму или там рецепты всяких блюд интересных, всякое оздоравливание организма с помощью необычных способов, типа настойки куриного помета на почках ягеля, столько тем вокруг интересных – ни о чем не поговоришь с ней, ото всего орать и яриться начинает.

      Но все равно, она дочерью гордилась, благодарна была, что та мать не забывает. Просто особой теплоты в отношениях у них не было, что есть, то есть. Так что, когда дочь сама предложила разговор, Аурика очень обрадовалась: знать, привыкла дочь к ней уже, стала понимать, что нельзя матери с дочерью жить как соседям, надо и поговорить иногда.

      – Да какие у меня теперь планы, доченька! Стара я уже планы то строить. Вот, дождусь пока ту мне внучков или внучек подаришь, да и буду их нянчить. А пока тебя понянчу. Ты рано из гнезда вылетела, взрослела в одиночестве, так что вот теперь я наверстывать буду.

      Наташа заметно поморщилась.

      – Мам, не надо меня нянчить. И детей у меня пока в планах нет. Ты что разговаривать то взялась как бабка старая? Ты – еще совсем молодая женщина, едва за пятьдесят перевалило. Откуда этот тон и складывание рук?

      Аурика опешила.

      – А что ж мне делать то, дочь?

      Наташа явно злилась. Лицо нахмурено, сидит, в столешницу глазом уперлась, ложки аккуратно одна к одной складывает. Сжимает их за ручки так, что костяшки белеют, и кладет их одна к другой – не кидает, а тихонечко так, с усилием ррраз – и одна к одной. Выглядит это ужасть как страшно. Но не орет, чего нет, того нет. Не то что отец и брат ее, чуть что – сразу в кошки на дыбошки, в бутылку лезли. Слава богу, не в них она. Но глаз прям черный на мать зыркает. Святые угодники, послал же бог страсти такие на склоне лет.

      – Да как все, мам. Посмотри вокруг, как люди живут. Работают, зарабатывают. И тебе бы надо – работать, зарабатывать. Жизнь, в конце