Поезд до станции Дно. Анатолий .Юрьевич Козлов

курящий, и то приучился к этому поздно, на фронте в Маньчжурии. Деды же и прадеды Макарова вообще не знали табаку.

      – Сходи, сходи, птенчик, – причитала Сонька, давясь от смеха, – вон папиросы на печке.

      Рома поднялся, достал с печки коробку папирос фабрики Шапошникова «Меланж», вынул папироску и выскочил на воздух. Тут только он глубоко вздохнул и почувствовал, как сознание возвращается к нему. Немного отдышавшись, он заглянул в окно. Сонька с Минькой, прижавшись друг другу, пьяно целовались взасос. Романа всего передёрнуло. Он скомкал папироску, добежал до калитки и, не таясь, вышел на улицу.

      Ему теперь было в разговоре с отцом досадно и обидно и за себя, и за Алёну, и замечание отца по поводу Алёны возмутило его.

      Спустя месяц после их с Минькой ночного визита к Соньке, однажды вечером, собираясь на круг – петь песни под гармошку и плясать, Рома, выходя из калитки дома, столкнулся с Сонькой. По всему видно, что она поджидала его. От неожиданности Рома смутился и даже, слегка опешив, вспотел.

      – Что ж ты, птенчик, – ласково спросила Сонька, гладя прямо ему в глаза, – не заходишь?

      – Времени нет, – только и нашёлся соврать Рома, не выдерживая бесстыдного Сонькиного взгляда и опуская глаза.

      – Чем же ты, такой молодой, занят-то? – усмехнулась Сонька, продолжая пытать его, говоря грудным бабьим голосом, словно мурлычущая кошка. Рома почувствовал, как у него опять по всему телу засеменили мурашки. – Может, наливочка моя тебе не сладка?

      Рома, подавив спазм в горле, давясь словами, едва ответил:

      – Вк-кусная наливка…

      – М-м-м? – мяукнула Сонька, – а у меня ещё есть…

      Рома почувствовал, что всё тело у него становится ватным, руки и ноги начинают дрожать. У него даже поплыл горячий туман перед глазами. Но в это время его окликнули проходившие мимо парни, и он, обрадовавшись поводу, быстро зашагал прочь, сказав только:

      – Я, вишь, спешу…

      – Ну-ну, бросила ему вдогонку Сонька. Так ты заходи, не прогоню, – и добавила смеясь: – Наливочки выпьем!

      – С кем это ты? – спросили Рому парни, не разглядев Соньку в сумерках.

      – Так, – ответил Рома, натягивая картуз на глаза. Надвигающаяся темнота скрыла его румянец.

      С тех пор Сонька стала частенько попадаться ему на глаза – то на рынке среди народа, то на пристани – встанет и глядит, как он мешки таскает. Даже возле церкви несколько раз он видел её. И всё чаще и чаще в последнее время. И если вначале Сонька смотрела на него, слегка краснея и даже чуть смущаясь, то в последнее время её лицо было бледно, а на губах блуждала растерянная улыбка. Рома стал даже побаиваться выходить лишний раз из дому, чтобы не столкнуться с Сонькой. А прежде чем выйти, долго осматривал улицу из-за калитки, выходя же, озирался по сторонам.

      – Чего это ты, как тать, крадёсся? – сказал ему однажды отец, заметив странное поведение сына. – Нашкодил, что ли, чего?

      – Скажешь тоже, – смущённо огрызнулся Рома, – нашкодил.., что я сопляк какой, – и выскочил за калитку.

      – Ты