Поезд до станции Дно. Анатолий .Юрьевич Козлов

Богу! Хозяйство свое – лошадь, коровы, хрюшка, птица.

      – А земля? – растерянно спросил Захар.

      – Земли бери – сколь одолеешь. В Сибири земли вдоволь!

      – Ну, ты видать из этих… – зажиточных, – не сдавался Захар.

      – Из самых обычных, – возразил Макаров, – у нас все так-то. Разве какой лодырь или пьяница… Дак в Сибири зимой лодырю – который летом не потрудился, и не выжить. Она, Сибирь-матушка, лодыря-то не поважает. Круглый год не отдыхам. Весной посевна. Летом ― на заработках, печки кладу или сенокос… А к осени уборка ― по хозяйству чего сделать. Зимой лодки строгаю.

      – Это сколько ж у вас, к примеру, корова стоит? – неожиданно поинтересовался Захар.

      – Пятнадцать целковых ― можно дойную коровёнку взять, – заявил Макаров. – Барана ― за пять. Овцу ― так что и за три. Сметану у нас – ножом впору резать ― до того густая, жёлтая, как масло. Сливки ― ложкой едят. Хлебушек свой ― рожь да пшеничка озимая…

      – Да-а-а, – неопределенно протянул Захар. – Ну это может в Сибири так, там народу мало, а земли сколько хошь. А у нас тут кулак крестьянина разоряет, землю отнимает у него. А что ему делать, когда дома ртов голодных полно? Или иди в батраки к кулаку-мироеду или ложись помирай! – Он помолчал немного. – Нелегко нам с вами будет…

      – С кем это с вами? – не понял Макаров.

      – С теми, которые к своему добру приросли.

      – Неужто голытьбой-то лучше? – удивился Макаров. – Россия всегда на мужике держалась, на крестьянине.

      Но Захар больше не отвечал. Он задумчиво уставился в быстро наступившие за окном петербургские сумерки, и только изредка незаметная кривая улыбка появлялась и исчезала на его губах. Вскоре – на станции, он сошёл с поезда.

* * *

      Мерно постукивая колёсами на стыках рельсов, плавно укачивая пассажиров, поезд всё дальше уходил от Петербурга и всё ближе подбирался к Москве. И ни унтер Макаров, ни его сведущие спутники не знали, что в это самое время на другой вокзал Петербурга из Германии, среди прочих пассажиров, прибыл один примечательный человек, с суровым серьёзным лицом и большими навыкате круглыми глазами, взгляд которых порой представлялся не менее веским аргументом, чем его полные убеждения речи. Одет он был в короткое европейского покроя пальто, на голове узкий демократичный цилиндр, призванный, однако, подчеркнуть аристократизм его владельца. Звали этого человека Израилем Лазаревичем Гельфандом, известным в Петербурге как Александр Львович Парвус.

      Парвус приехал нелегально и, как нелегал, имел подложный паспорт. В силу своего двойного существования Александр Парвус являлся исполнителем столь же двойственной миссии в России. С одной стороны, он был участником и организатором революционной деятельности, впрочем, с весьма туманной партийной ориентацией, составляющей вроде бы конкуренцию большевикам. С другой же стороны ― совершенно неявной, он был представителем неких финансовых кругов Германии, впоследствии оказавшихся связанными не только с немецкой финансовой элитой, но и с немецкой внешнеполитической разведкой и даже с немецким генеральным штабом.

      Германия