Преступление в Орсивале. Эмиль Габорио

иногда, должно быть, оставались недопитые?

      – Нет, сударь; покойный господин граф разрешал мне относить вино, оставшееся после десерта, прислуге.

      – А куда девали пустые бутылки?

      – Я их ставил, сударь, в этот угловой шкаф, на нижнюю полку, а когда набиралось много, относил в подвал.

      – Когда ты их относил в последний раз?

      – Когда?.. – Франсуа задумался. – Да уж дней пять-шесть будет.

      – Ладно. Скажи-ка, какие ликеры предпочитал твой хозяин?

      – Покойный господин граф, – на этих словах бедный парень прослезился, – почти не пил ликеров. Если же вдруг ему приходила охота выпить рюмку водки, он брал водку отсюда, из поставца над печью.

      – Значит, в шкафах не было початых бутылок с ромом или коньяком?

      – Нет, сударь, такого не было.

      – Благодарю, друг мой, можешь идти. – Франсуа пошел к дверям, но Лекок окликнул его. – Кстати, – бросил он как бы между прочим, – раз уж мы здесь, загляни-ка в угловой шкаф, все ли пустые бутылки на месте?

      Слуга повиновался и, распахнув шкаф, воскликнул:

      – Вот это да! Ни одной не осталось.

      – Превосходно! – отозвался г-н Лекок. – А теперь, любезнейший, можешь идти на все четыре стороны. – Как только за камердинером затворилась дверь, сыщик спросил: – Что вы об этом думаете, господин мировой судья?

      – Вы были правы, господин Лекок.

      Затем сыщик обнюхал по очереди каждый бокал и каждую бутылку.

      – Ну что же! – произнес он, пожав плечами. – Мои предположения снова подтвердились.

      – И что на сей раз? – спросил старый судья.

      – На дне этих бокалов даже не вино, сударь. Среди пустых бутылок, стоявших в шкафу, оказалась одна с уксусом, вот она, и преступники налили из нее в бокалы по несколько капель. – Он схватил один из бокалов и сунул его под нос папаше Планта, добавив: – Извольте понюхать, господин мировой судья.

      Спорить было не о чем: это был прекрасный уксус с резким и сильным запахом. Преступники в спешке оставили улику, неопровержимо свидетельствовавшую о том, что они намеревались сбить следствие с толку. Однако, проявив недюжинную изобретательность, они оказались неспособны спрятать концы в воду. Все их хитрости были, как выразился бы почтенный господин Куртуа, шиты белыми нитками. Правда, эти промахи можно отнести на счет спешки или какой-то неожиданной помехи. Один знаменитый полицейский недаром говорил, что у преступника на месте преступления пол горит под ногами.

      Лекок был прямо-таки возмущен и уязвлен в своих лучших чувствах, как бывает возмущен истинный художник при виде грубой и претенциозной мазни самовлюбленного недоучки.

      – Нет, это уже переходит всякие границы! – негодовал он. – Ишь, канальи, чего захотели! Но тут нужно быть большими хитрецами! Нужно суметь все выполнить чисто, черт побери! А это, слава богу, не каждому по зубам.

      – Господин Лекок! Господин Лекок! – взывал к нему судья.

      – Да что там, сударь, я ведь правду говорю. Если уж они такие простаки, оставались бы честными