Проклятие безумной царевны. Елена Арсеньева

молодые дамы. Правда, на мой взгляд, они выглядели несколько вульгарно, однако на всей Одессе лежал отпечаток некоей очаровательной вульгарности, так что это воспринималось как должное.

      Конечно, я согласилась. Вирка простилась с моими родителями, я сказала, что провожу ее «немножко», мы вышли из дому и почти побежали к Греческой. Кругом царило какое-то сонное спокойствие – жара стояла ужасная, про лето даже подумать было страшно! Я подумала, что давненько что-то не натыкалась во время своих прогулок на митинги. Наверное, в такую погоду горло драть и руками махать было лень даже самым пламенным революционерам.

      – Хороши висюльки у твоей матери, – вдруг сказала Вирка. – Ой, как хороши! Настоящие брюлики?

      Брюликами в Одессе называли бриллианты, поэтому я ответила тоже по-одесски:

      – Или!

      Вирка, оценив это, засмеялась:

      – Ах вы буржуи! В толк не возьму, через шо я с тобой дружу, представительницей чуждого класса, да еще и с русской!

      – Ну и не дружи, – надулась было я и даже начала поворачиваться, чтобы уйти, но Вирка цапнула меня за руку:

      – Ишь, какая цаца, слова ей не скажи, сразу кипяток устроит! Ладно, я извиняюсь. Пошли, пошли!

      Вот и Греческая показалась. Мы свернули с Пушкинской, перешли через трамвайные рельсы и скоро оказались у крылечка ателье. Здесь стояли три прехорошенькие нарядные барышни, оживленно обсуждавшие выставленные в витрине шляпки – на мой взгляд, слишком нарядные. Впрочем, в самом ателье, наверное, были и другие, поскромней.

      Я направилась было к крылечку, однако Вирка схватила меня за руку и заставила свернуть во двор. Дом опоясывала деревянная галерея, подпертая столбами, а в углу стояла цистерна для сбора дождевой воды с крыши, оставшаяся, видимо, тоже с доводопроводных времен. Не выпуская моей руки, Вирка потащила меня за цистерну, где обнаружились три ступеньки, спускавшиеся к тяжелой двери, окованной железом.

      Я решила, что это черный ход, который ведет в ателье, хотя и не понимала, почему идти выбирать новую шляпку нужно таким таинственным путем. Однако мы оказались не в ателье, а в подвальном помещении, где собралось десятка полтора парней и девушек, которые оживленно переговаривались, освещенные несколькими керосиновыми лампами, стоявшими на тяжелом столе и на лавках.

      – Вирка, где ты мотаешься? – сердито крикнул один из них. – Пора начинать собрание! Товарищи, прошу тишины!

      Собрание? Так Вирка все же затащила меня на свое собрание!

      – Ты меня обманула! – возмущенно прошипела я. – А ведь я тебе поверила!

      – Ну и дура, шо поверила, – уничтожающе фыркнула Вирка. – Или не знаешь, что в «Парижском шике» заказывают шляпки только прошмандовки? Они снимают комнаты в гостинице «Пушкин» и водят туда клиентов, которых ловят где попало. Или шляются по номерам и обслуживают постояльцев. А я – революционерка, я презираю эти буржуазные глупости вроде шелковых шляпок, да еще тех, которые покупают всякие хабалки!

      – Только не говори, что хозяйка «Парижского шика» тоже революционерка, –