Как казак пить бросил. Андрей Прохоренко

среде все четче обозначалось. Это были даже не времена Семерия Наливайко, когда реестровики почубились с голотой. Тут дело глубже лежало. Многое поменялось, а еще больше должно было измениться в худшую сторону. Что будет, Вернига точно не знал, но твердо знал: лучше точно не будет. Предчувствовал Вернига наступление руины, видя ее в головах казаков, а также в их противниках. Видел, но не знал, что делать…

      Горилка, она, конечно, на время помогает забыться, но возвращение из страны угара бывает очень тяжелым. Это Омельян на себе проверил. Решил он завязывать с опасной страстью после беседы с гигантом. Подумал и решил на Хортицу вернуться, чтобы с Серезом встретиться, даже мысленно с ним поговорил, уже знал, что скажет при встрече.

      К вечеру добрался Омельян до деревеньки, которая возникла на правом берегу ниже Чигирина. Домов сорок притаились в зелени садочков на холме, а внизу шумел, катя волны, Днепр-Славута. Тут у одного из жителей Омельян и остановился переночевать. Он давно уже не пил, но по виду жители сразу определили, кто к ним пришел. Сабля да два пистоля четко выдавали в госте казака, но печать горилки в виде едва заметного опускания все-таки явно значилась на его лице. И уйти от этого пока что для Омельяна Верниги не представлялось возможным.

      Ночевал Вернига в сарае. Там ему и приснился сон, в котором тень в виде темного мужчины приближалась к нему все ближе, окутывая саваном темных энергий. Вернига вначале говорил с тенью. А потом выхватил саблю и порубил ее и сеть, которую тень на него набрасывала, да только все без толку. Сабля не брала вязкие и темные энергии, окутывавшие казака. Разрезы, нанесенные саблей, затягивались, а к казаку тянулись руки тьмы, раздавался чей-то смех, как будто кто-то забавлялся с Вернигой. И этому кому-то очень нравилась неспособность Верниги что-то сделать и как-то за себя постоять. Проснулся Вернига в холодном поту. Видение исчезло, но чувствовал себя казак разбитым.

      «Да, так дело не пойдет, – подумалось Омельяну. – Если так и будет продолжаться, всю силу точно потеряю. Надо что-то менять, но что?»

      Ответа на этот вопрос у Верниги тогда не было. Как-то сам незаметно для себя казак снова заснул, погрузившись в тяжелую и тягучую дрему. В этом состоянии на него снова вышел Люц. Мысленно через сон приказал: «Будешь делать то, что я скажу. На Хортицу не пойдешь. С утра в Чигирин, а потом в Черкассы и в Киев направишься. Там тебе дело надо будет одно, а может, и два сделать. Справишься, так и быть, навестишь родные края. Не справишься, так никуда больше и не пойдешь…».

      Вернига поумнел, да так, что Люцу решил не прекословить. Решил он до поры до времени не проявлять крутой нрав и свое несогласие. Утром, проснувшись, казак, перекусив, чем богаты были хозяева, приютившие его, отправился в путь, да не вниз по Славуте, а вверх. До Чигирина Вернига добрался через три дня. Шел бы дольше, но, о чудо, то ли Люц, то ли кто-то еще «подогнал» коня. Вернига, поймав коня, который мирно себе пасся, перед тем, как вскочить на него и двинуться в путь, даже поразмыслил: «Все в руки само дается.