Слеза океана. Марина Кистяева

её не занимала собственная судьба. Всё происходившее с ней она не воспринимала, как роковую реальность. Встреча с Окошевым, жестокое изнасилование что-то надломило в ней, и до сих пор не позволяло прийти в себя. Может, и к лучшему. В противном случае, где гарантия, что молодой разум выдержал бы? Ирина в те месяцы скрылась за маской покорного безразличия, точно черепаха, ушла в некий, только ей одной ведомый, панцирь. Это помогло пережить дальнейшие ужасы допроса и домогательства других мужчин.

      Единственное, что её тревожило – это судьба матери. После суда она её больше не видела. У Ирины была призрачная надежда, что их погонят одним этапом, но она быстро развеялась. Катерину задержали в Москве. И что с ней стало дальше – неизвестно.

      Постепенно Ирина начала приходить в себя. Впервые обида и злость, в первую очередь, на себя в ней проснулась в дорожной столовой, на станции, где они ждали поезд. Она заметила, как молоденький прыщавый конвоир бросает на неё похотливые взгляды. О, этот взгляд она не перепутает ни с каким другим на свете. Так на неё смотрел Окошев, так на неё смотрел следователь, и сержант, приносивший еду, и доктор, что осматривал её, когда у неё открылось кровотечение…. Нет, никогда и ни с чем она не перепутает подобный взгляд. Для неё он стал олицетворением мужчины, его низменных потребностей.

      И поэтому, когда конвоир повел Ирину в кусты, благо лозняк и тальник были в изобилии поблизости с любым переправочным таежным пунктом, она чуть приглушенно сказала:

      – Что я получу?

      – Не понял, – лицо конвоира запылало, отчего прыщи стали ещё заметнее.

      – Я голодная. Хочу поесть. Нормальной еды, а не той бурды, которой вы нас кормите. Ты мне даешь еду, я не сопротивляюсь.

      Первым желанием конвоира было хорошенько наподдать строптивой красотке, что б знала, с кем торгуется. Много их таких…. Но что-то в её взгляде остановило его. В нем не было ни страха, ни покорности. Одна решимость. Этот перевоз был для него не первым. Конвоиру случалось перевозить и матерых «блатных», и проституток, и воровок. Они были нахальными и бесстыжими. Могли обласкать похлеще любого пьяного мужика, не взирая на угрозы и побои. В их глазах тоже не было страха. И между тем эти женщины, ничего кроме отвращения у конвоира не вызывали.

      А тут он почувствовал желание помочь девчонке. Ведь на самом деле, перед ним стояла совсем девчонка, кажется, восемнадцать ей? А уже политическая. Это хуже. Но в тот момент ему было всё равно, какая у неё статья. Главное, что она готова была уступить ему добровольно. И, может быть, даже приласкать.

      Кровь ударила в голову конвоира. И он пошёл в столовую, потратил свои кровные деньги на еду.

      Именно тогда, на переправочном пункте, Ирина впервые подумала о том, что у неё есть шанс выжить. Не просто отсидеть восемь лет в тюремных лагерях, а выжить. Для чего? Естественно, для мести.

      Она должна убить Окошева.

      Эта мысль прочно засела у неё в голове. Отмстить обидчику. И когда очередной мужчина проникал в неё, она, приглушая боль, сжимая зубы, представляла все возможные и