.

его шаги:

      «Господи, помоги!..» —

      сердце стучит в ушах,

      это за шагом шаг,

      вот он подходит к двери —

      дальше нельзя стихами,

      дальше стихи стихают —

      сердце одно стучит…

      Ключ, поворачиваемый в ночи, —

      это вершина любви.

      Пик коммунизма,

      как сказали бы большевики.

      Они всю дорогу

      «учились, учились и учились»,

      они прорывали подземные ходы

      по всей планете,

      они строили дома с бельведерами,

      откуда можно увидеть светлое будущее.

      Они умели все, кроме одного:

      быть маленькими.

      И потому вымерли.

      Как мамонты.

      А Манилов остался.

      «В природе нету безобразия…»

      В природе нету безобразия,

      как и в большой литературе.

      А все ж: мы кто? Неужто Азия?

      Ну не Европа же в натуре!

      Ишь, разухабилась громадина:

      от Сахалина и до Веста.

      Сколь метража для жизни дадено,

      а не сыскать живого места!

      И хоть народу понапичкано,

      как в плюшкинской четвертке, – кучно

      и куча книжек понаписана,

      все – по большому счету – скучно.

      И как-то так у нас устроено:

      проходит лепший друг сквозь сито,

      любовь и та неладно скроена

      и на живую нитку сшита.

      «И всяк беспомощен и сир…»

      И всяк беспомощен и сир:

      дамоклов рок на каждой вые.

      Я посетила этот мир

      в его минуты роковые.

      Когда он весь, одним куском, —

      без Украин, Армений, Грузий —

      у Бога, словно в горле ком.

      Блажен живущий без иллюзий,

      но с верою в такие дни.

      Неодиноко – нерожоным,

      а все немертвые – одни:

      беда мужам и горе женам.

      Сей мир я посетила в век,

      чья атмосфера – безнадега,

      и черен ход, и выход – вверх,

      где нету Бога, кроме Бога.

      И потому, что нет как нет

      литературы не с натуры,

      блажен безжалостный поэт,

      кто книгу выдубил из шкуры

      своей и пишет все, что зрит:

      безлюдье, мерзость запустенья,

      чуму… И в нем огонь горит,

      а вкруг – народ, зверье, растенья.

      «И кажется: все впереди…»

      И кажется: все впереди,

      а встанешь утром – Петр и Павел

      под птичий щебет час убавил,

      и встык придвинулись дожди.

      И побелела бузина,

      жизнь раздалась, как молодуха:

      как много тел, как мало духа,

      куда ни глянь – бузит страна.

      Психует местное дитя,

      как будто что-то в нем отбито,

      и, обезумевши от быта,

      старуха тащится кряхтя.

      …Уже безгрешное зерно

      погибло и – заколосилось,

      еще листва не износилась,

      и сарафан не выцвел, но

      предтеча осени арбуз

      расшибся в кровь при всем народе.

      Нет