Образ жизни. Яков Тублин

скрипит.

      Отпустило тормоза —

      И пусть катится слеза…

      В Иудейской пустыне

      Как долго и трудно

      Я шёл к Иудейской пустыне.

      Мой след затерялся,

      И здесь к рассвету простынет.

      Карельские сосны, озёра,

      Украинский тополь…

      Я вдоволь и всласть

      Насмотрелся, испил и протопал.

      Дышал вашим воздухом,

      Жил вашей болью и верой —

      И вот я на склоне стою,

      Перед рыжей пещерой.

      А в Мёртвое море, как соль,

      Оседает и эта минута.

      Я не виноват,

      Что родился в долине Галута.

      За всё заплатил я сполна,

      И не требую сдачи.

      Я в центре пустыни стою,

      Не молюсь и не плачу.

      О чём попросить,

      Если я не умею молиться?

      Оазис внизу —

      Там, в тени, подадут мне напиться.

      Чего ещё надо,

      Чтоб выйти опять на дорогу!

      У Бога не просят,

      А благодарят только Бога.

      За серо-зелёное море

      Под куполом синим,

      За то, что стою

      Посреди Иудейской пустыни.

      За то, что Исход —

      Хоть и поздно – всё же случился;

      Что жив до сих пор,

      Не разбился, не спился.

      Особо за то,

      Что, ни слова молитвы не зная,

      Уже я, по сути, допущен

      В приёмную Рая.

      Мне так на душе

      Не бывало спокойно доныне,

      Как в этих невзрачных горах

      Иудейской пустыни.

      Слияние

      Уже и смех, и слёзы

      Остались позади —

      Сибирские морозы,

      Балтийские дожди.

      И местные евреи

      Нам говорят: «Смотри,

      Как медленно светлеет

      Израиль изнутри.»

      Движенье и слиянье —

      Великий «никайон» [3].

      Уже его сиянье

      Видать со всех сторон.

      Мы «пашем» с интересом

      С утра и до утра.

      Совсем другая пьеса

      Здесь шла ещё вчера.

      Мы стали выше ростом —

      Совсем иной полёт.

      А завтра на подмостках

      Другой спектакль пойдёт.

      Ашкелону

      Путь земной закончить дай мне силы,

      На последний выдох и поклон,

      Скромный, незатейливый и милый,

      Иудейский город Ашкелон.

      Мой просторный, молодой и древний,

      Дай мне ничего и дай всего,

      Ты – моя родимая деревня,

      И столица сердца моего.

      Дай ещё мне дюжину апрелей,

      И хотя бы столько октябрей.

      Вряд ли так тебя ещё воспели

      Бескорыстнее или добрей.

      Поклоняюсь якорю и флагу

      Здесь, где волны ласково поют.

      В землю я твою, наверно, лягу,

      Мой причал последний и приют.

      Научился смерти не бояться

      Я у этой голубой воды.

      На твоём песке запечатлятся

      Пусть

3

Никайон – уборка (ивр.)