Ихтис. Елена Ершова

глубоко вздохнул и рухнул на колени.

      – Помоги, Захар! – забормотал он, ловя руку старика. – Заклинаю!

      Прижался к сухой ладони лбом, потом щекой, потянулся губами. Захарий выдернул руку, махнул куда-то за спину Степана:

      – Ступай пока на двор, Маланья! Понадобится помощь – позову!

      Стукнула дверь, но Степан не обернулся. Смахнул с густых бровей пот, глянул на старика:

      – Прошу…

      Захарий не ответил, только ласково погладил Акулину по голове. Перекрестил двуперстием, положил ладонь на лоб. Девочка вздохнула, выгнулась, дрожа всем телом. Под склеенными веками заворочались глазные яблоки.

      – Ш-ш… – медленно выдохнул Захарий. И Акулина повторила за ним, протяжно, по-змеиному выдыхая: «С-ссс….»

      Руки расслаблено упали на лавку. Девочка задышала спокойнее, ровнее. Затрепетали и поднялись ресницы.

      – Вот хорошо, умница, – тихо сказал Захарий. – Цела, дуреха. Да только испужалась.

      Он улыбнулся девочке, и Акулина робко улыбнулась в ответ, глядя на старика чистыми блекло-голубыми глазами. Степан сгорбился, коснулся лбом пола. В нос ударили запахи пота и прелых шкур.

      – Навеки твой должник! – пробасил он и услышал, как тихо рассмеялся Захарий:

      – И так уже, Степушка. Ну да ничего! Придите ко Мне, и Я успокою вас. Ибо Я кроток и смирен сердцем, и бремя Мое легко.

      – Слава Тебе! – пробормотал Степан и размашисто перекрестился, поднял тяжелую голову и напоролся на льдистый взгляд Акулины.

      – Что же ты, птичка? Пойдем домой.

      Девочка качнула головой и опасливо отодвинулась, прижалась к старцу, глядя на отца настороженными круглыми глазами.

      – Родных в страхе держишь, Степушка? – Захарий снова рассмеялся, и пальцы Степана помимо воли сжались в кулаки. – Кровное дитятко тебя боится!

      – Я Акулину пальцем не трогал и не трону!

      – Акулину не трогал, а Ульянка от тебя на всю деревню воет.

      – Да убоится жена мужа своего, – огрызнулся Степан, поднимаясь с колен.

      – Каждый да любит свою жену, как самого себя, – возразил Захарий. – Ты смотри, грех-то на душу не возьми.

      Степан скрипнул зубами, ощущая, как в груди снова закручивается пульсирующим жаром клубок, произнес глухо:

      – Грехи на нас обоих давят.

      Захарий тотчас перестал улыбаться, ответил примирительно:

      – Ну, полно тебе. Не серчай, Степушка. Иди с Богом домой. А дочка пусть у меня побудет, коли ей тут легче, – погладил Акулину по спутанным лохмам. – Легче со мной, касаточка?

      – Легче, деда, – пролепетала она и положила голову на стариковские колени. Сердце Степана заныло, наполняясь ревностью, как ядом. Он закусил губу и, не глядя на дочь, буркнул:

      – Ты девке голову морочь, да не заигрывайся. Ей не от тебя – от Слова живого легче!

      – А пусть от Слова, – согласился Захарий. – Оно по жилам течет, как благословение Господне. Всяка тварь его чует и ему радуется. И птичка лесная, и гад ползучий. И даже ты, Степушка.

      – И даже я, – эхом подхватил