Ихтис. Елена Ершова

но она даже бровью не повела. Зато у Кирюхи глаза стали испуганными и мертвыми, губы приоткрылись, словно он хотел что-то сказать, но не смог выдавить ни слова, а так и застыл, глядя куда-то за спину корреспондента.

      Павел оглянулся.

      Сначала показалось, что выступившая из тумана долговязая фигура бежит к ним со всех ног. Но, присмотревшись, Павел понял – мужчина не бежал, а шел такими огромными шагами, что обычному человеку вряд ли удалось бы поспеть за ним. При этом он широко размахивал руками, и от каждого взмаха туман разлетался невесомой пеной, взметался за плечами, как дымные крылья.

      – Помяни черта… – проворчала бабка Матрена и быстро перекрестилась.

      – Акуль-ка-а! – взрезал тишину раскатистый бас.

      Кирюха подскочил на ноги, беспомощно заозирался. Павел тоже поднялся, и лишь теперь понял, насколько высок приблизившийся незнакомец – роста в нем было не менее двух метров. Распахнутая спецовка болталась на широких плечах, будто тряпье на вороньем пугале. Он и сам походил на пугало – курчавый, жгуче черный, заросший неопрятной бородой. Мужик с размаху хлопнулся на колени, и девочка узнала его, протянула руки:

      – Ба… тя…

      Лицо ее покривилось, из глаз брызнули слезы – куда девалась прежняя нечеловеческая злоба? Обычный, насмерть перепуганный ребенок.

      – Цела ли, Степушка? – елейно протянула бабка Матрена.

      Мужик поднял голову. Из-под крупных надбровных дуг ненавистью сверкнули цыганские глаза.

      – Кто Акульку обидел? – глухо выдохнул он.

      Кирюха отступил, забормотал сбивчиво:

      – Я… не нарочно! Не видел! Она сама…

      – Я думала, конфеты приехали! – девочка разревелась.

      – Кирюха-а! – с оттяжкой произнес мужик и, подхватив дочь на руки, выпрямился во весь рост. – Вот я… – он поднял громадный кулак, и парень совершенно съежился, посерел, пролепетал жалкое:

      – Я нечаянно! – и оглянулся на Павла, словно ища у того поддержки.

      Павел вдохнул и сказал как можно спокойнее и мягче:

      – Мы и вправду не видели девочку. Может, она у забора играла? Вот тут, в смородине. Надо бы кусты подрезать.

      – Ой, не говори, мил человек! – подхватила бабка. – Я бы с радостью, да силы уже не те! Мне бы помощника.

      – Помогу, если нужно, – пообещал Павел. – А девочку надо в больницу. Вдруг у нее перелом? Или сотрясение?

      – Не надо… никуда, – мужик прижал девчонку к груди, погладил по спутанным волосам, и та уткнулась ему в плечо, прохныкала:

      – Б-больно…

      – Идем домой, птенчик.

      Мужик поцеловал дочь в макушку, и шагнул было на дорогу, но на полпути остановился, оглянулся, и Павел поежился – настолько неприятно и зло сверкнули черные глаза.

      – А ты, Кирилл Рудаков, запомни! – прокатился тяжелый бас. – Будешь по-прежнему скакать да под ногами путаться, не ровен час, споткнешься. Вот тогда каждой своей косточкой за мою Акулину поплатишься.

      Развернулся окончательно и пошагал прочь. И только когда в тумане растаяла