Одна, но пагубная страсть. Татьяна Полякова

по уговору, и это вовсе не воровство и не грабеж, а восстановление справедливости. В Наташкином плане изъянов я не обнаружила, и тогда мне казалось: провернуть все это будет легче легкого. А уж если быть до конца честной, то не очень-то я в тот момент верила, что мы действительно пойдем грабить Диму, так что тюремное заключение виделось весьма сомнительным, а о приключении, таком долгожданном, мечтать не вредно.

      Уже под утро – Наташка вовсю клевала носом – в нас пробудилась совесть: ей ведь на работу. Простившись с подругой, мы устроились на детской площадке в Ленкином дворе, я на качелях, она в песочнице по соседству, и некоторое время молчали.

      – А если нас в тюрьму посадят? – спросила Ленка.

      Именно в тот же момент и та же мысль пришла в голову мне. Виной тому, я думаю, предутренний сумрак, из-за него все вокруг выглядело уныло и настроение наше веселым никак нельзя было назвать, вот и лезла в голову всякая гадость.

      – С какой стати? – буркнула я.

      – А с такой, что поймают.

      Если бы Ленка, к примеру, заявила, что Наташкин план гениальный, я бы тут же нашла в нем массу изъянов, а теперь из духа противоречия возразила:

      – Не поймают. План гениальный.

      – Мы ведь в самом-то деле туда не пойдем? – робко спросила Ленка.

      И кто ее за язык тянул? Не могла же я ответить на ее вопрос «конечно, не пойдем», и я ответила:

      – Не хочешь, не ходи.

      – А ты?

      – А я буду точно следовать намеченному плану. Только потом не говори, что у нас от тебя секреты.

      – Когда это я говорила?

      – Когда к Григорьевым на дачу ездили.

      – Правильно говорила, усвистали на весь день, да еще с парнями, а я, как дура, одна сидела. А все прекрасно знают, что весной, когда природа пробуждается, юные девушки, мечтательные натуры, жаждут любви и все такое…

      – Ага, – кивнула я. – Это называется брачный период, все живое тянет размножаться.

      – Что за пошлость! – фыркнула Ленка.

      – Так тебе зачем парни нужны? – удивилась я.

      – Для высоких чувств.

      – Для высоких чувств у тебя плакат с Брэдом Питтом. Люби его на здоровье и думать забудь о даче.

      – Это же совсем другое.

      – Правильно, другое. С плакатом не потрахаешься. К тому же твой Питт уже старый.

      – Ты просто не любишь блондинов.

      – Он отцу моему ровесник.

      – А кто всегда мечтал о взрослых мужчинах? – съязвила Ленка и попала в самую точку: это моя мечта, а не ее, пришлось кивнуть, соглашаясь.

      – Ладно, Брэд Питт парень что надо, просто я не люблю блондинов. Хотя взрослый – это двадцать семь, ну, тридцать, а вовсе не сорок пять.

      – У меня предчувствие, – вздохнула Ленка. – Если мы туда пойдем, непременно завалимся. И сядем в тюрьму. Папаша мой с катушек съедет. Он меня и в тюрьме задолбает нравоучениями. Предупреждаю сразу: я этого не вынесу.

      – А если не пойдем, то в нашей жизни опять ничего не случится. Вот ты дневник ведешь, и что там пишешь?

      – Ну… о своих чувствах…

      – О