рядом шефа. Помню, я очень волновался. … Потом были тосты, выступления коллег, вино лилось рекой, подавались закуски, а под конец – всеобщие
танцы-шманцы. Вот здесь-то я и сошёлся с Лелей. Мы станцевали с ней пару-тройку танцев подряд, я был в ударе, потом меня перехватили, всё как-то завертелось, я уже забыл, для чего пришёл, и думал только о том, как бы «не упустить свою удачу». Леля была сравнительно молодым «кадром» в нашем коллективе. Она держалась особняком и не входила в узкий круг приближенных шефа. Это была настоящая «фемина», ещё не увядшая на преподавательской ниве. Видимо, за это её в нашем сугубо женском коллективе и недолюбливали. Кроме того, она была приезжей, из периферии, а, стало быть, «не наша». Это была настоящая секс-бомба: молодящаяся, но уже вполне зрелая тридцатилетняя блондинка с лучистыми, зеленовато-серыми глазами (так и хочется сказать «очами»), нежным, не ленинградским, румянцем щёк, и пухлыми, не накрашенными губами. Ну, и все остальное тоже было в полном порядке (на мой взгляд). А её улыбка меня просто ослепляла! Я был счастлив уже от того, что удостоился её внимания. Мы протанцевали остаток вечера, а потом небольшая компания – наш «узкий круг», (в который я тоже был вхож), – отправилась к кому-то «на хату» продолжить застолье, которое закончилось под утро, когда все стали разъезжаться по домам. Нас с Лелей высадили из такси у парка, примыкавшего к Пискаревскому кладбищу, откуда было рукой подать до её дома.