Морские титаны. Густав Эмар

уже двадцать лет, своим примерным поведением я старался загладить ошибки молодости и забыть о них; память у меня плохая, ум слабеет, я ничего не помню, напрасный труд – расспрашивать меня дальше.

      Слова эти были сказаны тоном низкого раболепства и коварной иронии, заставившим молодого человека призадуматься, однако он счел за лучшее промолчать.

      – А имя свое ты знаешь? – спросил он.

      – Прозвище, по крайней мере, знаю, ваше сиятельство, – меня здесь все называют Каскабелем.

      – Что ты умеешь делать?

      – Желаете взглянуть на мое искусство, сиятельный граф?

      – Да, мне наговорили о тебе столько чудес, что я сам хочу судить о них, раз уж случай привел тебя сюда.

      – Каждый живет своим ремеслом, сиятельный граф.

      – Что ты хочешь сказать?

      – О! Ваше сиятельство так щедры, что я даже и настаивать не буду.

      – Я понял. Вот, возьми! – И он бросил унцию, которую индеец подхватил на лету и сунул в карман с довольной улыбкой орангутанга.

      – Останетесь довольны мной, ваше сиятельство, – сказал индеец с почтительным поклоном.

      Он снял корзины с мула и поставил их на землю, сделав рукой знак, чтобы любопытные, собравшиеся кучкой вокруг него, расступились.

      – Отодвиньтесь, сеньоры, – велел он, – освободите мне свободное место, через минуту каждому, кто находится рядом со мной, будет грозить смерть!

      Предостережение произвело желаемое действие, особенно благодаря насмешливому тону, свойственному этому странному человеку: обступавшие его люди разом отпрянули на почтительную дистанцию.

      Безобразное лицо индейца скривилось в злобной усмешке при виде этой поспешности.

      Он нагнулся, снял крышку с одной из корзин и достал оттуда барабан из обожженной формовой земли, с виду напоминающий котел, с отверстием, обтянутым кожей мустанга, длинную дудку из бамбука, имеющую всего три отверстия, и, наконец, большой круглый ящик с железными обручами, просвечивающий насквозь из-за просверленных в нем дыр.

      После этих приготовлений индеец опять обратился к присутствующим.

      – Сеньоры, – сказал он, но на этот раз серьезным тоном, свидетельствовавшим о важности, которую он приписывал своему предостережению, – именем вашей собственной жизни и веры в благость Божию умоляю вас, дабы не случилось ужасного несчастья, в течение всего моего представления молчать и не шевелиться. Одно слово, малейшее невольное движение – и вас ждет гибель!

      – Полно, болтун, – усмехаясь, остановил его дон Фернандо, – не беспокойся, желание твое будет исполнено.

      – О! Вы, вельможи, вечно над всем смеетесь, – с горечью произнес индеец.

      – Будешь ты начинать или нет?!

      – Сейчас, ваше сиятельство… Теперь прошу всех молчать, если не для вас, то для меня – ведь самой большой опасности подвергаюсь я.

      Воцарилось полное молчание.

      Каскабель вынул изо рта жвачку из коки, которую туземцы постоянно держат за щекой, и тщательно засунул ее за пояс.

      Кока – лиана, произрастающая в Южной Америке.