Зло. Эдуард Хруцкий

станцию?

      – Вроде того.

      – Закуришь? – Мужик протянул ему мятую пачку.

      – Спасибо! – Юрий прикурил, глубоко затянулся.

      – Вот что, парень, – рыбак, прищурившись, посмотрел на Ельцова, – вот что я тебе скажу по душе. Ты, как на станцию придешь, буфет обходи. Там всегда кто-то из ваших, откинувшихся, кантуется. Не пей, если обратно попасть не хочешь.

      – Спасибо. Я обратно очень не хочу.

      – Ну и ладно. Счастливо.

      Мужик повернулся и исчез в калитке.

      А Ельцов пошел дальше по дощатому пружинящему тротуару, мимо крепких бревенчатых домов, мимо старух, сидящих на покосившихся лавочках, мимо белобрысых пацанов, гоняющих мяч. Он, в своей лагерной робе, шел по этой мирной улице. И люди смотрели на него с жадным любопытством, потому что он пришел к ним из другого – неведомого и опасного – мира.

      Вот первый угол. Здесь он должен свернуть с улицы под названием 2-я Озерная. Он свернул. Прочитал на заборе название – Индустриальная и увидел серые «жигули». Рядом с машиной стоял Миша Селиванов, начальник УГРО Петрозаводска.

      – Юрий Петрович, – он пошел ему навстречу, – я Селиванов. Узнаете?

      – Конечно, узнаю. Здравствуйте, Миша.

      Его встречал ученик и друг его дядьки Игоря Дмитриевича.

      – Ну ты, Юра, – засмеялся Селиванов, – даешь. Не боялся в этой робе идти?

      – Да нет, привык к ней.

      – Значит, так. Едем к местному начальнику розыска. Там поедим, помоешься, переоденешься, и рванем в Петрозаводск. Игорь Дмитриевич прислал вещи и деньги. Я взял билет на восемнадцать тридцать.

      – А как же с проездным требованием?

      – Отдашь мне, мы по нему какого-нибудь бедолагу отправим. Как на воле?

      – Не понял, Миша. Не понял.

      Скорый поезд Мурманск – Москва. Ночь

      И голос он услышал. Словно крикнул кто-то совсем рядом:

      – Не верь!

      – Не бойся!

      – Не проси!

      Ельцов проснулся, не понимая, где он.

      Темнота была зловещей и пугающей. Стучали колеса. Неужели опять этап?

      Нет. Он сидел на мягко пружинящей койке вагона «СВ». Тонко-тонко, как шар на новогодней елке, звенела ложка в стакане. Темнота пахла хорошим табаком. Все. Не будет этапов, шконок, построений и шмонов. Два года осталось позади. Вагон стучал на стыках, уносил его от вахт, колючки, предзонников, штрафных изоляторов, покачивался на скорости, поскрипывал, звенела ложка в стакане. А колеса напоминали ему грохотом своим:

      – Не верь!

      – Не бойся!

      – Не проси!

      Он вытер ладонью мокрый лоб, дотянулся до столика и включил лампу. Маленькую, под медь, с зеленым матерчатым абажуром. Купе залилось мягким светом. Вагон был старый. Мало таких осталось. Раньше они назывались международными. Одна койка-кровать, столик, кресло рядом с ним. Хорошо вычищенные медные ручки, дверь в туалет с матовыми витражами.

      Раньше люди больше ценили комфорт. Когда-то Ельцов в международном вагоне ехал во Владивосток. Такая задумка была у главного редактора. Проехать